Ну, выдал ученик! Я стоял, огорошенный его неожиданным спичем, глядел на это рыжее недоразумение и с восторгом, и с тревогой. Он же, видимо по привычке, внимательно зыркал глазами по сторонам. Не такой и простак, этот Митрофан Хохотульевич оказался! И что ему ответить? Да что — правду. Она всегда правильней всего будет, особенно в критической ситуации.
— Митька, — начал я, хотел ему по-учительски руку на плечо положить, но передумал. Какой он мне нынче ученик? Он мой напарник. А в Лесу, где я полный ноль — просто сам для меня стал учителем. — Ты молодец.
— Что? — спросил Митька, кинув на меня быстрый взгляд.
— Ты все правильно говорил, — продолжил я, не обращая внимания на окружающее. — Я — не Никифор. Это правда. То, что я в его теле, как ты уже понял, ничего не меняет. Это просто оболочка. В которую всадили МОЙ разум. Кто я на самом деле? Я не помню. Честно. Надеюсь, что хороший человек, а не маньяк какой-нибудь, или там суперспециалист по самым секретным супербоевым операциям. Думаю, что вряд ли. Не чувствую в себе именно этого. А оно бы все равно это «супер» как-то проявилось.
Митька продолжал прислушиваться и приглядываться, не ослабляя своего внимания вовне. Но и слушал меня тоже, как я видел, внимательно.
Рассчитывая, что еще минута у меня есть, я решил все же поставить хотя бы в нашем назревшем разговоре точку.
— Я тебе скажу только одно. Я не знаю, не помню, каким я был человеком там, в своем времени. Может, при переходе, что-то отфильтровали, что Систе… э, в смысле, Лесу, не нужно было для моей чертовой миссии. Может, и нет. Но я не чувствую себя в чем-то ущемленным, слишком уж измененным как-то. Короче, я такой, какой есть. Ясно, что не Никифор. Он какой-то, судя по реакциям, которые я видел, слишком идеальный. Я точно не такой. Не такой правильный, что ли. Ну, где-то циничный, где-то ироничный, это да, это, чувствую, мое. Уж такой я! И тебе придется принять меня — не Никифора, а
Митька на мгновение отвлекся от созерцания леса, уставился на меня.
— Конечно! Мы и были друзьями!
— Ты не понял, — сказал я и взял его за плечи, повернул к себе, посмотрел прямо в глаза. — Не Никифор предлагает тебе дружбу, а
Митька оторопело глядел на меня, ежился, пытаясь вырваться из хватки, потом, видимо, внимательней вгляделся в мои глаза, сдался.
— Хорошо, Ник. Я буду твоим другом.
Я отпустил его, огляделся. А Митька вдруг весело добавил.
— А ты вообще прикольный! Никифор, если честно, был занудой еще той!
Я не смог сдержать улыбки.
— Вот и отлично!
Меняющиеся звуки леса настораживали. Похоже, мы застоялись на одном месте, расставляя свои точки, надо убираться.
Еще одно я хотел сказать Митьке, пока мы не погрузились окончательно в дебри.
— И это, Митька, дружище, называй меня теперь только Ником. Никакого Никифора Иваныча! И без всяких «вы». Окей?
— Окей! — выкрикнул привычно радостный Митька. — А теперь нам надо быстро уходить! Вон туда! — И, пригнувшись, сорвался с места.
— Чего? Куда? — крикнул я, вертя головой по сторонам. Никакой опасности я вблизи не ощущал. Чего он всполошился?
Но в
Бежать пришлось не долго. Митька уже затихарился за ближайшим колючим густым кустом, поджидал меня, яростно подзывая рукой. Я забежал за куст, встал рядом. Мы стали вместе молча наблюдать.
Долго ждать не пришлось. На секунду мне показалось, что жизнь вокруг замерла, все обитатели притихли, не только мы.
Через несколько секунд послышался топот.
Из-за той ели, где мы только что стояли, выбежал кабан.
— Это вепрь, — прошептал Митька, не оборачиваясь. — Это их территория, затопчут, если почуют. Ничего не спасет.
Я промолчал. Что скажешь, когда перед тобой кабан размером с бычка, только вместо рогов бивни с полметра длиной. Вепрь выбежал на середину поляны, втянул ноздрями воздух, повертел головой, размером с микроавтомобиль, хрюкнул так, что ветки куста затряслись. И побежал дальше, прогромыхав копытами в нескольких метрах от нас. Следом за ним появилась, видимо, самка — поменьше размерами. Она уже не смотрела по сторонам, просто следовала за своим самцом. За ней бежал выводок вепрят или кабанят, штук шесть-семь — вот они уже были нормального размера, кабаньего, привычного моему разуму. Только с той разницей, что окрас у них был ребячий — полосатый. Блин, у меня в голове произошел очередной разрыв шаблонов. Когда я привыкну к этой реальности?
— Уф, пронесло, — сказал Митька, оборачиваясь и оседая на землю.
— Это ведь кабаны были, да? — спросил я, присаживаясь рядом.
— Да, вепри. Семья. Главарь очень злой. И очень сильный.
— Я заметил эту махину.