Л. И. Брежнев: Материалы к биографии

Суд приговорил Владимира Дремлюгу к трем годам, Вадима Делоне — к двум годам и девяти месяцам лишения свободы; Павла Литвинова — к пяти годам, Ларису Богораз — к четырем и Константина Бабицкого — к трем годам ссылки. Виктору Файнбергу и Наталье Горбаневской было «назначено» принудительное психиатрическое лечение.

Демонстрация на Красной площади была актом отчаяния. Отчаяния такой глубины и силы, что оно перевесило, превозмогло страх перед оскорблениями, побоями, тюрьмой. Они были и остались очень разными людьми, но в те августовские дни одно и то же чувство объединило их. Они вышли на площадь не потому, что рассчитывали что-либо изменить, а именно потому, что никакой надежды на это уже не было.

«Не ругайте нас, как все нас сейчас ругают. Каждый из нас сам по себе так решил, потому что невозможно стало жить и дышать». Эти слова Л. Богораз написала 25 августа 1968 года. «И не пишите о нас как о героях, мы были обычными людьми», — добавляет она 21 год спустя. Но это не мешает мне восхищаться их жертвенностью, мужеством, благородством.

^{Огонек. 1990. № 1. С. 26–29}

Николай Черкашин Последний парад валерия Саблина

В тот год им вручали эти звезды почти одновременно: без пяти минут маршалу Брежневу и капитану 3-го ранга Саблину. Первому — сверкающую бриллиантами «Маршальскую звезду». Второму — томпаковую офицерскую звезду «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» 3-й степени. Родине Саблин служил на большом противолодочном корабле (ВПК) «Сторожевой».

Этим двум звездам суждено было: одной — бриллиантовой — бесславный закат, другой — медно-цинковой — долгое затмение…

А пока Брежневу прилежно рукоплескали. В гуле хорошо организованных оваций потонул гневный грохот железа. То стучали костылями по батареям водяного отопления безногие фронтовики в госпитале инвалидов войны, что на Преображенской заставе. Сначала стала бить одна палата, к ней присоединилась другая, третья, и вот уже все этажи зашлись от грохота. Били в гулкий металл от обиды и возмущения те, чьи боевые ордена вобрали в себя цвет крови своих кавалеров… Набатный бой этого протеста не донесся до слуха четырежды звездоносного, но зато был услышан в компетентных инстанциях. Госпиталь на Преображенке был расформирован в считанные дни…

Нет, в безгласные годы молчали не все. И Валерий Саблин был явно из породы тех гневных фронтовиков, даром, что в сорок первом ему было всего три года…

…На второй день Ноябрьских праздников из парадного строя военных кораблей в Риге самовольно вышел БПК «Сторожевой» и двинулся в открытое море. Замполит арестовал командира, занял его место на мостике и повел корабль в нейтральные воды. Там он обратился по радио к руководителям страны с революционным воззванием. Поднятые в воздух самолеты остановили «Сторожевой» предупредительными залпами. А когда командиру удалось освободиться, он, поднявшись на мостик, тяжело ранил из пистолета своего заместителя по политической части Саблина и повернул корабль.

Трудно было поверить, что эта история разыгралась в наше время, на нашем флоте.

Потом толковали разное. Мол, содеял это душевнобольной, которого вовремя не распознали. «Никак нет, — утверждали другие, — его завербовала шведская разведка, и потому он пытался угнать корабль в Стокгольм». Третьи уверяли, что сделал он это назло командованию, так как служба у него не пошла, задержали звание, не давали квартиру…

Впрочем, мы нашли тогда для себя довольно удобное объяснение — «авантюра». Ломать голову над смыслом происшедшего было некогда: мы собирались на боевую службу — в океан, далеко и надолго.

И все же зарубка в памяти осталась — Саблин. Не забылось это имя и на флоте. Время от времени оно всплывало в досужих разговорах в доверительном кругу, обрастало подробностями вероятными и невероятными и всякий раз произносилось с весьма сочувственными нотками. При этом все знали, что экипаж расформирован, корабль сослан в моря, от Балтики весьма отдаленные, и толковать на эту тему весьма не рекомендуется.

Теперь обо всем этом можно говорить в полный голос. Но, право, как странно и больно: слова, которые мы читаем ныне о деформации социализма, о необходимости вернуться к ленинским принципам, к подлинной демократии, стоили Саблину жизни, едва он поспешил адресовать их Брежневу.

Поспешил? Неужели же он должен был дожидаться апреля 85-го?

Флот — тонкая и сложная материя, на которой сразу же отзывается любое нездоровье общественного организма, будь то взяточничество, наркомания или засилье бумаг. Корабль — модель государства в миниатюре. Лихорадит страну — трясет и корабль. В те недоброй памяти годы флот лихорадило, как никогда. Именно тогда начался расцвет «дедовщины», повалил черный дым аварийности. Корабли горели, сталкивались, тонули. В 1974 году загорелся, взорвался и затонул большой противолодочный корабль «Отважный». Спустя год забушевало пламя на огромном вертолетоносце «Москва», гибли подводные лодки…