Л. Н. Толстой в последний год его жизни

Пути осуществления национализации земли без революции и аграрных волнений Толстой нашел в теории американского экономиста Генри Джорджа. Вслед за ним Толстой утверждал, что установление «единого налога на землю» [4]приведет к тому, что земля постепенно «станет достоянием» тех, кто способен ее обработать собственным трудом, и тогда исчезнет земельное рабство, «власть богатых над бедными». На страницах дневника Булгакова читатель встретит не одно сочувственное высказывание Толстого в адрес Генри Джорджа, в котором он видел неутомимого борца против земельного рабства и автора, с его точки зрения, наиболее радикального и реального проекта решения земельной проблемы.

Патриархально-крестьянская точка зрения Толстого рождала и сильные и слабые стороны его мировоззрения, в котором подлинный демократизм сочетался с реакционно-утопическими иллюзиями. Защищая и отстаивая самые насущные нужды русского крестьянства, Толстой не отдавал себе отчета, что столь пропагандируемый им Генри Джордж в действительности является «идеологом радикальной буржуазии», а его протест есть не что иное, как «попытка спасти господство капиталистов и фактически заново укрепить его на еще более широком, чем теперь, базисе»’. Но та же крестьянская точка зрения определяла глубоко отрицательное отношение Толстого к аграрной политике царского правительства, к пресловутой столыпинской реформе. По дневнику Булгакова можно судить, с каким интересом относился Толстой к аграрному закону 9 ноября 1906 года, который призван был изменить все направление развития русской деревни.

Он сознавал, что столыпинская реформа враждебна миллионам земледельцев и носит откровенно буржуазный характер.

Он проницательно и правильно разгадал, что за демократическими пунктами столыпинского указа скрывается «хитрая политика» превращения небольшой кучки крестьян в зажиточных собственников и оправдания безземелья и нищеты всей остальной массы. Гостя у Черткова в селе Мещерском, Толстой в разговоре с крестьянами предостерегал их от выделения на хутора. «От этого греха много», — говорил он им.

Булгаков сохранил немало суждений Толстого, свидетельствующих, что позиция «адвоката стомиллионного земледельческого народа» делала его недоверчивым к либеральной фразе, к правительственным акциям и фарисейству. Среди людей, окружавших Толстого и бывавших у него, можно было встретить членов Государственного совета, депутатов Государственной думы. М. А. Стахович, В. А. Маклаков и М. С. Сухотин вносили в дом Толстого азарт думских дебатов, ожесточение парламентской борьбы, рассказывали различные подробности бурных заседаний думы. Но Толстой не разделял их упований, не верил, что дума даст что-нибудь народу, и относился к ней с скептической иронией.

В его отношении к думе проявилась трезвость мышления человека, всегда стоящего на страже интересов угнетенных. «Я упомянул, — рассказывает Булгаков, — о Государственной думе. Лев Николаевич убежденно высказался в том смысле, что она приносит огромный вред, служа для отвода глаз народу. Но вместе с тем он признает, что дума содействовала и пробуждению в народе сознания несправедливости своего положения». Он видел, что иллюзии, рожденные созданием открытой парламентской трибуны, недолговечны, что народ получил возможность еще раз убедиться в том, что от господствующих классов напрасно ждать защиты своих кровных интересов.

Толстой с необычайной остротой воспринимал нелепость современного общественного устройства, чудовищную несправедливость разделения народа на две неравные группы, из которых меньшая владеет всеми богатствами, пользуется всеми достижениями науки и цивилизации, а большая осуждена на нечеловеческое существование, духовное и физическое рабство. Мир кажется Толстому нелепым, вывернутым наизнанку, и им все больше и больше овладевает мысль о безумии современного общества. Разве можно считать нормальным такое состояние, при котором семилетние девочки с утра до вечера связывают рвущуюся нить, делая ткань, которая «идет на Восток по огромной цене», и получают за это жалкое, копеечное вознаграждение, в то время как хозяин фабрики, «господин с черными бакенбардами», наживает огромные капиталы? Разве можно говорить о справедливом мироустройстве, когда земля и все блага культуры распределены крайне неравномерно? Наконец, о каком нормальном общественном строе можно говорить, если люди устраивают междоусобные бойни, отрываются от мирного труда и отдают свою жизнь за ненужное и гибельное для них дело? По дневнику Булгакова можно судить о том, как постепенно захватывал Толстого замысел обнажить, предать гласности «безумие» и преступность современного социального строя, как возникла его статья «О безумии», в которой он утверждает, что «большинство человечества… находится в состоянии, вероятно, временного, но полного сумасшествия».