Л. Н. Толстой в последний год его жизни

Читали вслух последнее письмо А. М. Хирьякова[246] из тюрьмы с описанием его тяжелого душевного состояния Лев Николаевич говорил то, что он ответил Хирьякову: что ему гораздо понятнее дикарь, убивающий и поедающий своего врага, чем правительство, которое запирает людей в одиночное заключение и наряду с этим вводит в тюрьмах электрическое освещение, телефон, асфальтовые полы и пр., — все произведения разумной человеческой деятельности на собирается строить в Овсянникове дом как будто исключительно для нее.

Лев Николаевич пошутил над своим любимым другом, старушкой Шмидт:

— Доставить бы ей удовольствие, — смеялся он, — дать ей раз — два по щекам: ведь для них лучше этого ничего быть не может.

По поводу моих слов, что иногда с уяснением какой‑нибудь мысли человек как бы делает скачок вперед, продвигается в своей духовной работе, Лев Николаевич сказал:

— Это даже и со мной бывает, когда знаешь какую‑нибудь мысль, но она не вполне завладевает тобой, и вдруг завладеет. Помогай вам бог подвигаться вперед в вашей духовной работе. Самоуглубление не скучная вещь, потому что оно плодотворно. Помните, Хирьяков в первом письме иронически отзывался о самоуглублении? Он понимал его как углубление в свое плотское «я». Такое углубление бесплодно. Если я буду думать, что я заперт, что у меня кашель или живот болит, то живот все‑таки не перестанет болеть. Тут именно нужно, как говорит Шопенгауэр, помнить, кто тот другой внутри тебя, с кем ты остаешься наедине. Если, например, решишь, что нельзя ненавидеть Столыпина, который тебя запер, потому что Столыпин — человек, заблудший человек, которого надо жалеть, то как это углубление в себя должно быть плодотворно по своим последствиям!.. И сколько такой внутренней работы над собою предстоит каждому человеку! Мне восемьдесят два года, но и мне предстоит много работы над собой. Мое положение представляется мне иногда как положение землекопа перед огромной кучей, массой еще не тронутой земли. Эта земля — необходимая внутренняя работа. И когда я делаю эту работу, то получаю большое удовольствие.

15 август

— Завтра Лев Николаевич, Александра Львовна, Софья Андреевна, Татьяна Львовна и Душан Петрович уезжают в Кочеты на неопределенное время — от одной недели до трех и более. Я неожиданно заболел-ревматической лихорадкой (простудившись вечером в поле, где мне вздумалось полежать на сыром жнивье) и остаюсь в Телятинках.

В. Г. Чертков получил разрешение остаться навсегда в Телятинках. Сюда приехал с женой Хирьяков, только что выпущенный из тюрьмы, где он содержался девять месяцев за написанное им стихотворение «Мирная марсельеза».

Вечером посетил меня Душан, который привез из Ясной поклон «от всех»: Льва Николаевича, Софьи Андреевны, Татьяны Львовны, Александры Львовны и В. М. Феокритовой.

24 августа.

По письменному поручению Александры Львовны из Кочетов, был в Ясной, собрал и отправил по присланному ею списку книги. Лев Николаевич прислал одно письмо для ответа ^[247]. Кажется, он останется в Кочетах на довольно долгое время.

В своем письме Александра Львовна пишет: «У нас опять не очень хорошо. Софья Андреевна сильно возбуждена, но тут ее держат рамки чужой жизни, чужих привычек».

25 августа.

Опять письмо от Александры Львовны:

«Нам, насколько это возможно, хорошо. Все‑таки здесь легче, много легче, чем в Ясной».

При письме — снова список книг, которые нужно по приложенным адресам выслать, и, кроме того, три письма для ответа от Льва Николаевича. Его надписи на письмах: 1) «Не читай этого письма, я отвечу, пошли В. Ф.» (надпись по адресу Александры Львовны, письмо о половом пороке), 2) «Напиши, что не совсем здоров и переслать письмо Булгакову» (тоже по адресу Александры Львовны ^[248], 3) «Б. о., В. Ф.?» (то есть: «Без ответа, Валентин Федорович?»).

29 августа.

Новый список книг и адресов от Александры Львовны. Письмо ее от вчерашнего дня — дня рождения Льва Николаевича: ему исполнилось 82 года. «Отец, слава богу, здоров и бодр. Гостей никого нет», — пишет Александра Львовна.

Сентябрь

6 сентября.

Приезжал ко Льву Николаевичу и, не застав его, прожил здесь два дня А. И. Кудрин, отказывавшийся по религиозным убеждениям от воинской повинности и только что выпущенный из арестантских рот, где просидел четыре года. С ним жена. Оба — прекрасные люди. Со слов Кудрина я подробно записал историю его отказа, особенно интересную по своим подробностям, и посылаю ее Льву Николаевичу в Кочеты [249].

13 сентября.

Был в Ясной Поляне, чтобы собрать и послать по присланным мне из Кочетов адресам книги. Живет там теперь только Варвара Михайловна Феокритова. Долго мы разговаривали с ней о трагедии яснополянского дома. Слушал ее дневник за последнее время. Он имеет свои специфические недостатки (как женский дневник), но несомненно, что впоследствии это будет один из самых ценных документов для воссоздания обстановки, в которой жил Толстой ^[250].

Остался ночевать в Ясной. Как в ней сиротливо без Льва Николаевича!