Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1

– Так мы и напечатаем троих[282].

К сожалению, я не могу вспомнить ничего из «знаменитого нашего произведения», как называл его Лев Николаевич. Все забыл, исчезло из воспоминаний. И, к сожалению, тот самый наш труд не осуществился. Он был уничтожен нашими учениками на игры на хлопушки[283]. И долго-долго Лев Николаевич скучал о нашем сочинении, негодовал на шалунов. Я взялся было возобновить потерянное и написать точь-в-точь, что было. Мы остались на всю ночь ночевать в доме Льва Николаевича и с Макаровым приступили к делу. И переписка у нас не выходила. Мы спорили между собой с Макаровым, и оба забывали самую суть. Мы написали, но уже не так хорошо, и всегда Лев Николаевич скучал о потерянном. Все-таки желание свое Лев Николаевич не оставил, и он сказал мне:

– Морозов, напиши ты что-нибудь мне сам.

– А что писать, Лев Николаевич?

– Напиши так, как ты стал себя помнить, каких лет ты был. Пяти или шести лет. Как вы жили и как ты помнишь вообще свою жизнь.

– Хорошо, Лев Николаевич.

И я стал писать, долго я писал, мудрствовал. Написанное Лев Николаевич просматривал и все говорил:

– Хорошо, очень, очень хорошо!

Я опять с большим усердием продолжаю, и опять Лев Николаевич просматривает и опять говорит:

– Хорошо, очень, очень хорошо! Продолжай еще.

Я мудрствовал все дальше и дальше, и мне наконец стало надоедать. Мне казалось длинно и хотелось скорей закончить конец.

В конце я поставил: «С тех пор мы стали хорошо жить», – и потом подношу ему и говорю:

– Лев Николаевич, посмотрите, что, не довольно мне писать? Лев Николаевич посмотрел и сказал:

– Хорошо, очень, очень хорошо! – свернул мое писание, прибрал к себе.

– Вот я тебе его напечатаю.

Я в душе не верил этому. Но вскоре я свой рассказ прочел напечатанным, – «Солдаткино житье», как назвал мой рассказ Лев Николаевич[284].

Я радовался на свой написанный и отпечатанный рассказ. Меня повысили, я как бы выдавался первым учеником Яснополянской школы. Приезжали некоторые посетители, любители школ и близко знакомые Льва Николаевича, отдавали мне должное, как маленькому писаке, мне сыпались одобрения, и я с гордостью в душе торжествовал. Лев Николаевич относился ко мне не так, как к школьнику рассеянному, а серьезно, как к старшему ученику. Он никогда не хвалил меня и не возвышал ни за какие подвиги, но я, как воришка, приладился к его характеру. И хотя он относился в школе, в играх, в беседах, в гулянье со всеми нами одинаково, но я мог читать в нем, что Лев Николаевич любит меня. Я, как прикомандированный к нему, часто оставался в доме Льва Николаевича ночевать, и спал с ним вместе, в его спальне, на полу.

Он любил пение и играть на фортепиано. А я обладал хорошим голосом. И мы с ним пели его любимую песню:

С тобой вдвоем
Сколь счастлив я,
Поешь ты лучше соловья,
И ключ по камушкам течет,
К уединенью нас влечет…[285]

В школе нас учили церковному пению. Несколько раз мы ездили в церковь петь хором вместе со Львом Николаевичем. Иногда хор собирался человек в 20–25. Лев Николаевич пел басом. Голос у него был хороший, сильный. Отправлялись мы в церковь так: собирались у школы утром, к школе подавали катки, и мы вместе со Львом Николаевичем насаживались в эти катки, и нас отвозили в церковь. Я пел альтом, и пел хорошо. За такое альтовое пение я получал от него награду – ставленный балл 5+. Иногда он эту пятерку всю обставлял кругом крестами,

+ + +

вот так: + 5 + Выше жаловать меня было нечем.

+ + +

Баллы нам ставили не за одно пение. Помнится, сам Лев Николаевич ставил баллы нам очень редко, и то как бы в шутку, и, кажется, только за одно пение. Другие же учителя ставили по всем предметам. Больше же всех ставил баллов сердитый учитель Владимир Александрович. В начале учения мы совсем даже не понимали, что такое «баллы». Помнится, их ставили в середине учения. В конце же учения их опять не было.

Гулянье на масленицу

Подходила масленица. Лев Николаевич сказал:

– Давайте мы устроим гулянье на масленицу, созовем учеников из всех деревень к нам сюда на блины.

– А разве всех накормишь? – сказали мы. – Не напечешься блинов, народу соберется полк полком. Из одной ведь нашей школы сколько!

– А мы позовем четырех баб. В две печки поджаривай да и ладно.

– Скажи только, чтобы насушили дрок побольше, чтобы был пыл, – посоветовали мы.

– А масла-то мало ли пойдет, – сказал я.

– Приготовим и масла.

– Хорошо будет! – предвидя радость, сказал Макаров.

И вот Лев Николаевич объявил учителям своих школ, чтобы они приезжали на масленицу со всеми своими учениками на блины.

Наступила масленица. Съехались ученики со всех школ. Приехали на подводах со стариками и старухами. Пришли и мы. Около школы народу пушкой не прошибешь. Вышел Лев Николаевич, со всеми здравствуется и говорит:

– Очень рад, что вы приехали к нам на блины.

Блины жарились, масло коровье растоплено. Лев Николаевич вошел в кухню и поблагодарил баб за блины.