Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1

Он рассказывал мне раз, как ему не дали георгия. Передаю рассказ со слов его. В батарею после 1-й экспедиции 1852 года было прислано несколько крестов для раздачи. Добрый начальник артиллерии уже назначил один Георгиевский крест Льву Николаевичу за то, что он действительно действовал в ряду самых храбрых; но при раздаче крестов Алексеев вдруг обратился к великодушию Льва Николаевича.

Обыкновенно кресты эти раздаются самым старым и заслуженным солдатам, которым этот знак потому очень важен, что дает право на пожизненную пенсию, какое они в настоящем чине получают жалованье. Или же георгия дают молодым юнкерам, находящимся под протекцией начальства. Чем больше георгиев получают молодые юнкера, тем более их отнимается у старых солдат.

Алексеев обратился к Льву Николаевичу со словами: «Вы заслужили крест, хотите я вам его дам, а то тут есть очень достойный солдат, который заслужил тоже и ждет креста как средства к существованию».

Конечно, Л. Н. с отчаянием в душе отказался от креста и от любимой мечты. Но была еще надежда.

Когда по прошествии менее года опять были присланы кресты, то Л. Н. опять был представлен и с нетерпением ждал дня раздачи. Наконец на другой день должна была исполниться его мечта. Но с свойственным ему неудержимым увлечением он до ночи заигрался в шахматы вместо того, чтобы идти на службу, на остров, где стояли орудия. Дивизионный начальник Олифер, не найдя его на карауле, страшно рассердился, сделал ему выговор и посадил под арест.

На другой день в полку с музыкой и барабанным боем раздавали Георгиевские кресты. Он знал, что и ему следовало получить этот знак, всю цель, все счастье его заветных мечтаний, и вместо торжества сидел одинокий под арестом и предавался крайнему отчаянию (как он сам говорит). В письмах его к тетеньке я не нашла этих подробностей, а там причина неполучения георгия выставлена та, что замедлили присылкой его бумаг. Он пишет: «19-го февраля было послано представление о наградах, а 20-го получились мои бумаги»[31].

Возвратившись в Старогладовскую, Л. Н. продолжал писать «Детство». 1-го апреля 1852 года была написана глава о молитве, и он сам пишет о ней, что «вяло». Вот как строг он был к себе. 17-го апреля он написал главу «Ивины». Не принимая участия ни в пьянстве, ни в жизни офицеров, одинокий в своем внутреннем мире, он чувствовал свою силу и твердо, последовательно, раз ставши на этот путь литературного творчества, последовал ему. Охота, природа, старый казак Епишка, казачья жизнь – вот чем он жил, помимо труда. Иногда он вдруг говорил себе, что все дурно, что вяло, растянуто; то вдруг сам плакал над тем, что писал. То он говорил себе, что, например, начатый им «Роман русского помещика» есть «чудная вещь».

К весне 1852 года здоровье Л. Н. совсем расстроилось, и он отправился в отпуск, уехал пить воды и купаться в Пятигорск. Здесь жил он уединенно в маленьком домике, лечился, вел самый правильный образ жизни, почти никого не видал и много работал. Здесь кончено было «Детство» и 9-го июля 1852 года отправлено с робким письмом к Некрасову для напечатания в «Современнике»[32]. Умный, даровитый Некрасов понял талант молодого, начинающего писателя, он напечатал в «Современнике» «Детство» и написал Льву Николаевичу, что повесть его имеет настолько интереса, что может быть напечатана. Вознаграждение начинающим никогда не дают, а за дальнейшее назначают ему по 50 р. серебром за лист.

Л. Н. говорил, что он испытал огромное наслаждение при получении этого письма. В то же время Некрасов написал сестре Льва Николаевича очень лестный о нем отзыв, и появились хвалы неизвестному писателю под литерами Л. Н.[33].

В это время, не зная своего успеха, Л. Н. жил на Кавказе и продолжал работать. Поправившись здоровьем в Пятигорске, потом в Железноводске, он вернулся в августе в Старогладовскую на службу. Тут опять получил он бумагу осенью 28 октября 1852 ‹года›, по которой не может быть произведен ранее двух лет.

Он писал родным в Москву, Тулу и Петербург, где и задержали бумаги, и наконец уж тетушка Пелагея Ильинишна через хлопоты князя Дмитрия Александровича Оболенского выручила задержанные бумаги. Но эти постоянные неудачи по службе страшно огорчали Льва Николаевича, но укрепляли в нем силу авторскую и углубляли его в эту работу. Он пишет к тетеньке уже 18 месяцев после своего поступления на службу на Кавказ, что все к лучшему, что он не унывает и ее просит не огорчаться, потому что он нравственно чувствует себя сильнее, лучше и радуется своему исправлению[34]. А главное, там, в этом уединении, проснулся его талант.

Рассказывал он мне, что раз получили они на Кавказе «Отечественные записки» и Л. Н. стал читать статью: «О «Современнике», а там самые лестные похвалы о неизвестном авторе «Детства»[35]. Он говорил мне: «Лежу я в избе на нарах, а тут брат и Оголин, читаю и упиваюсь наслаждением похвал, даже слезы восторга душат меня, и думаю: «Никто не знает, даже вот они, что это меня так хвалят».

Добавления