Вообще даже для первокурсника юрфака здесь нечего комментировать, кроме того, что один чудак, называвшийся прокурором, сочинил такое, что позорит Главную военную прокуратуру, в которой он работал. Хотя после «Катынского дела» там уже нечего позорить. Там и так самое днище. Ну а Прудникова, как маленькая девочка, всякую каку себе в рот тащит.
Во-первых, по какому закону положена подпись врача – неизвестно. Во-вторых, при чем здесь инструкции МВД, если ни одного милиционера при расстреле не было? В-третьих, за кем по должности должно было надзирать высшее должностное лицо высшего надзорного органа Р.А. Руденко, если казнь происходила в его присутствии? На кой черт нужна была лично Руденко для подписи акта расстрела Берии подпись врача, если при самом Руденко приговоренному выстрелили в лоб и мозги из черепа полетели в стену? Я знаю, конечно, случаи, когда и на труп с отрезанной головой растерявшиеся граждане вызывали скорую помощь. Только Р.А. Руденко вряд ли побледнел лицом от испуга, когда увидел простреленную голову приговоренного и стал кричать: «Врача! Врача позовите! Пусть посмотрит – Берия еще живой или уже все!»
А вот при расстреле во втором случае Руденко не присутствовал. Там был прокурор Китаев. И прокурору Китаеву нужно было отчитаться перед высшей надзорной инстанцией, перед Руденко, о том, что приговоренные действительно расстреляны и мертвы. Поэтому и была подпись врача. Руденко же лично не видел, что расстрелянные мертвы. И председателю суда, который направил приговор для исполнения, подпись врача, если приговор приводился в присутствии генпрокурора, высшей надзорной инстанции, тоже не нужна была. Достаточно подписи самого генпрокурора в акте, который своими глазами видел, что приговоренный мертв. Нет, если вы, конечно, думаете, что факт смерти может только врач установить, то ладно. Найдете в лесу скелет, обглоданный медведем, – вызывайте скорую. Мало ли, вдруг реаниматологи оживят.
Ну и завершим, для объективности, эту тему воспоминаниями Сирожи Гегечкори:
«Я поверил Швернику, который, будучи членом суда, не видел на судебном процессе моего отца. Не было его там! Сидел на скамье подсудимых слегка похожий на отца какой-то человек и за все время разбирательства не произнес ни слова.
«Это не был твой отец!» – сказал мне Шверник».
Рядом поставлю еще одну, уже известную вам цитату из мемуаров Сирожи, где он рассказывал, как Сталин лично с 18-летним Сирожей советовался по поводу трактовки прослушиваемых разговоров Рузвельта во время Тегеранской конференции: «Вспоминаю, как он читал русский текст и то и дело спрашивал:
– Убежденно сказал или сомневается? Как думаешь? А здесь? Как чувствуешь? Пойдет на уступки? А на этом будет настаивать?»
Сами делайте выводы. Хотя если в наш безумный век получившие лучшее в мире образование граждане стоят в многочасовых очередях, чтобы причаститься у чудотворных мощей, то о чем еще можно говорить?! Верьте, блаженные.
Кстати, судьба сыночка Лаврентия Павловича – та еще тайна мадридского двора. Это я серьезно. Мне долго многое в его судьбе было непонятным, пока сам не начал с отцом разбираться. Только безусловная приятельская связь самого Л.П. Берии и Н.С. Хрущева, роль, которую Берия играл в планах ЦК, могут внести ясность в то, что произошло с Серго Гегечкори по матери.
29 июня 1953 года, на третий день после ареста мужа, Нино Теймуразовна Гегечкори отправила кучу плаксивых писем кому только могла: Маленкову, Ворошилову, Молотову, Хрущеву, Булганину.