Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Во многом Вы печально правы. Она резка в своих мнениях и, что гораздо хуже, деспотична. То есть внутренне она не допускает мысли, что другой человек, не она, в чем-нибудь может быть, прав. Часто, очень часто, бывает права именно она; но не всегда же! (Никто не бывает прав всегда.) Кроме того, она живет обидой, а обида — плохой советчик, дурной судья. (Герцен писал «нельзя смотреть на мир с точки зрения боли в левом колене».) Обида ее в том (неосознанная), что вот, она больна, одинока, ей худо; многие хотят ей помочь — и помогают — но только отрываясь на время от своихзабот; ей же хочется, чтобы кто-нибудь был поглощен ее болезнью целиком,безотрывно. При этом она, конечно, этого не говорит и даже может быть, не думает;она умом прекрасно понимает, что у всех свои заботы, тяготы, болезни. Но чувствует она так.Отсюда несправедливость и раздражительность.

Вашего «Маршака» она мне никогда не бранила, но книжка о Маше ей в самом деле не нравится. Однако, дорогой Алексей Иванович, мы ведь не должны допускать себя до того, чтобы сердиться на людей, которым не нравятся наши книги! Ей не нравится — ну что ж делать! Если бы Вы знали, какие обидные вещи написала она мне о моей последней работе! Прошло много времени, пока я в силах оказалась разобраться, в чем она права, в чем — нет.

И при всем том — Шура человек удивительный и драгоценный, большой чистоты и силы. Сколько раз в жизни она меня спасала! Как много сама она вынесла — и достойно — нет, Вы только вспомните, сколько и как!И тюрьма, и блокада, и гибели близких — ну да что говорить. Вы сами отлично знаете, каких качествэто человек.

И я люблю ее от души, хотя многое мне в ней трудно.Одиночество и болезнь делают над ней свое дело: добросовестность превращают в педантизм, прямоту — в беспощадную резкость… Но ведь от всего этого сама она мучается больше всех.

_____________________

Третьего дня я выдержала большое испытание: у меня был Элик и читал свои воспоминания об С. Я.

Главная идея: С. Я. был отличный семьянин, много времени отдавал детям; С. М. [357]была его ангелом-хранителем, ценила и берегла его дар, его труд; Сперанский как-то сказал очень верно: «если бы не С. М. — у нас не было бы Маршака».

И при этом, при всей этой чуши, на которую я, разумеется, не возражала — воспоминания ценны и очень. Во-первых, чуть-чуть возникает С. Я. — молодой; во-вторых — приводятся замечательные его письма к детям, из которых видно, какон представлял себе научно-художественную книжку для маленьких — прозу для маленьких; и, в третьих, приводятся записи бесед С. Я. об искусстве с его племянницей — записи, местами очень точные.

Так что и его работа имеет цену. Некоторую.

О Вас он очень спрашивал — и с обидой и с «не понимаю». (На что Вы обиделись — не понимает.)

Насчет «Джека» стараюсь узнать. Пока не удалось. Но сделаю.

259. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

Ленинград, 29.I.67 г.

Лидочка, во-первых, спасибо за письмо. Только с чего это Вы обвиняете меня все время в обидчивости. И на Элика я обижен. И на Александру Иосифовну.

В письме моем было высказано сожаление, что Вы не прочли «Нашу Машу» в рукописи. Многие мысли и замечания Ваши, будь они сказаны раньше, помогли бы мне сделать книгу лучше. ЗамечанияАлександры Иосифовны этому не помогли. Да и не было никаких конкретных замечаний. Продержав у себя рукопись больше двух месяцев, А. И. вынесла столь безапелляционное и беспощадно жестокое суждение, что, честное слово, всю первую ночь я не спал и думал, где бы раздобыть денег, чтобы вернуть Детгизу аванс.

Вы совершенно справедливо пишете, что мы не должны допускать себя до того, чтобы сердиться на людей, которым не нравятся наши книги. Поскольку мне самому очень редко нравится то, что выходит из-под моего пера, обижаться (а тем более сердиться) в этих случаях на других мне и в голову не приходит. Обидеть меня моглане критика, а отсутствие критики.

Теперь моя вторая — и самая большая благодарность за то, что мне дал Давид Яковлевич [358].

К сожалению, я должен был не читать, а глотать — на ходу, в невероятной спешке, не имея даже возможности вернуться к тому, что особенно поразило.

ЭТО НЕОБЫКНОВЕННАЯ КНИГА! Это и портрет, и исследование, и эпитафия, и обвинительный акт. Какая сила любви и какая сила обличения! Какой гнев и какая нежность!

Как важно было бы всем нам иметь эту книгу постоянно под рукой.

PS. Вот что мне рассказал на днях Д. Я. Дар. Его молодой приятель и соавтор, очень талантливый Леша Ельянов, устроился на работу в Ленинградский Детгиз. В первый же день его приглашает к себе главред, подонок Агапов и спрашивает:

— Ты знаешь, каковаглавная задача нашей редакции?

— Нет, я еще не обдумал этот вопрос.

— Главная задача — это вытравление остатков Маршаковского духа.