L

— Ты права, я тоже не вижу у нас никаких проблем, тем более серьезных. Просто я без тебя — дышу. А с тобой — задыхаюсь. Несмотря на любовь. И все дело только в том, что тебе и в голову не приходит, что я вижу все совершенно другими глазами, и что эти глаза видят многое объективнее, чем твои. Все, в чем ты обвиняешь меня, — я подняла руку вверх и начала загибать пальцы, — эгоизм в наших отношениях, "делать все по-моему", нежелание принимать твои, дорогая моя, варианты, неумение быть вместе и тому подобное — это все, все без исключения — твое. В гораздо большей степени, чем мое. Потому что есть разница — завести себе хомячка и ворчать, что он нагрыз своими малюсенькими зубками кучку рваных бумажек в стеклянной банке, или поселить с собой тигра, и удивляться, что та же кучка бумажного мусора все еще присутствует в твоем доме. Не больше проблем, поверь мне, создала тебе я, чем хомячок. И ты так и не поняла, что, будучи тигром, это гораздо сложнее, тигры и мебель могут на клочья…

Все-таки снова рванула курить. Светало прямо на глазах. Еще полчаса назад глубоко-темное небо теперь вдохновенно перекрашивало само себя каждую секунду. Я продолжала свой монолог в воздух, в рассвет, шепотом. Если бы кто-то увидел меня, стоящую на одной ноге, вторая рисует непонятные па в воздухе, рука тычет сигаретой в розовеющий горизонт…

— Я просто считаю, что я — не для тебя. Женечкина, спишь? Сопииишь себе спокойно. Не для тебя, поняла? И для таких выводов у меня был год внимательного анализа. Баш на баш — не лучший способ взаимодействия с миром.

Я потушила сигарету, заглянула в комнату. Женька перевернулась на другой бок, закуталась поплотнее. Наверное, ей было холодно. Я вернулась и подоткнула одеяло за ее спиной, подтянув поближе к ее шее. Женька довольно улыбнулась во сне.

— Ты просто себе правду скажи, и не заводи тигров, ты сама — тигр, а система твоя — хомячковая. И только в этом проблема, а не в том, что я ухожу из такой системы, или в том, что я уматываю в какие-то поездки не с тобой. Мне неважно с кем, лишь бы не надо было играть в хомячка. И в моих действиях нет ничего оскорбительного для тебя, а больше меня обвинить не в чем. И "быть рядом" у тигров и хомячков разные. Они, хомячки, глазками из банки блестят. И лапками по стеклу скребут в ответ на твои пинки по этой банке. И тихо трахаются в твоей квартире с другими и подло кидают, жалуясь на жизнь. Таких можно в банку насажать пятнадцать штук, неужели твое счастье в этом? Неужели за год ты ничего не увидела хорошего в том, что я с тобой? Ты же не была одинока ни секунды с весны прошлого года. Ведь так? Ты получила все, чего хотела.

Я перегнулась через ее спину, чтобы увидеть выражение лица. Обычное. Спит человек.

— И твои мотивации в отношении "человека рядом" очень странные — пусть что угодно, лишь бы молчал и из банки не вылезал. Все, что лишило меня всяческой надежды на возможность реанимировать нас — было в твоем монологе — и это именно то, что для тебя совершенно не осталось ничего хорошего за это время. За год, кстати, а не за полгода. Или тех месяцев, в течение которых я была рядом без твоей любви, как бы нет для тебя? Каково — это? Я устала, мне нужно тебя забыть. И жить дальше. А уж получится это у меня или нет, это совсем другая история. Я хочу, чтоб ты увидела, чтобы ты поняла, что бесполезно обвинять, ничего на весы не положишь, нечего сравнивать, нечего вспоминать и припоминать. Нужно или никак, или вообще все по-другому. Ты мне не докажешь, что я делала что-то не так. А я не смогу это же доказать тебе. Значит смысла в обвинениях нет. Я тебя прощаю за все. Правда. И ты меня прости. А доказывать нечего. Перегрызем друг друга и не подавимся!

Я выдохнула. Обида ушла. То, что происходило со мной — сдвиги земной коры, континент — хрусть — и разъезжается, океан, вливающийся неконтролируемым потоком, раздвигающий получившиеся Африку и Южную Америку, с удовольствием становится Атлантическим. И ему не до пустяков, не до континента, бывшего единым. Вот на это я рассчитывала где-то на самом дне души: если у нас есть шанс, то пусть его принесет океан-время. Буду засылать почтовых голубей из своего Перу на Берег Слоновой кости. Или не буду, что вероятней. Тектонические процессы в моей личной жизни происходили вне зависимости от моей любви, вопреки ей, благодаря ей, только по ее причине.

Я, действительно, ее простила. В уютно обставленном номере отеля торжествовало сияющее летнее утро. Мы расстались. Я поцеловала Женьку в щеку и с облегчением повернулась на бок. И моментально заснула.

* * *

Пойду позавтракаю. Она отродясь не хотела есть по утрам, но путешествие в любой из европейских городов перезагружает иной алгоритм, да и не в номере же сидеть!

Здесь даже ключ в замочной скважине поворачивается тихо, деликатно…