La Divina – Божественная Мария Каллас

Зал Гранд-опера вскрикнул от ужаса. Бернстайн рассказывал: «До сих пор помню растерянные лица музыкантов. Мария стояла на сцене совершенно белая. Минуту она смотрела в пол, потом подняла руку, прося о тишине, и затем, гордо вскинув голову, дала мне знак начать сначала. Она пела второй раз тот же пассаж, и на этот раз все получилось. Я слышал, как в зале всхлипывали люди. Я сам не мог сдержать слезы. Какое фантастическое мужество. Фантастическое! В этом вся Каллас».

Зал поднялся, аплодируя поступку певицы. Онассис потом говорил ей: «Я горжусь тобой, я увидел тебя в новом свете». К ее огромной радости он сказал, что хочет провести с ней месяц на борту «Кристины». Мария была счастлива, опять блеснула надежда.

Она заказала себе новый летний гардероб – легкие светлые наряды из развевающихся тканей. Каллас, великая Каллас делала все, чтобы нравиться Онассису, этому «мошеннику, грубому греку», как называли его в прессе. Среди гостей, которых они пригласили на борт яхты, были самые близкие люди: Франко Дзефирелли, Коста Гратцос, старинный друг и помощник Аристотеля, банкир и крупный бизнесмен Панагис Верготти, были и дети Онассиса – Александр с Кристиной.

Теплые августовские вечера, роскошная яхта, прогулки вдвоем под луной – все было как прежде. Были сиреневые рассветы и пурпурные закаты солнца, Мария пила из ладоней Онассиса горькое греческое вино…

«Это был наш медовый месяц», – скажет впоследствии Мария. Надежда все еще не покидала ее, она верила, что настанет тот счастливый миг, когда они объединят судьбы.

ДЖЕКИ «О»

Но, увы… ее надеждам не суждено было сбыться. Она, понимая это, – ведь Ари все больше отдалялся от нее, – боялась признаться себе в этом. Он ей говорил, что увлечен делами, управлением своей империей, но, как все чаще доносила пресса, был занят тем, что встречался с самой известной женщиной в мире – вдовой президента Кеннеди Жаклин.

Их повсюду видели вдвоем – они обедали в самых модных ресторанах: «El Morocco» и «21», в греческих ресторанах, где раньше всегда бывали Мария и Ари, в парижском ресторане Maxim, столь любимом Марией. Американцы не одобряли этот союз: их любимая Первая леди Жаклин Кеннеди должна быть выше подозрений, иметь безупречную репутацию. Онассис с его миллионами сомнительного происхождения не был для нее достойной партией. Таково было общественное мнение, но оба – Жаклин и Аристотель – решили свою судьбу иначе.

«Поверь мне – это чисто деловой брак, мне Джеки нужна. Я люблю и буду любить только тебя», – говорил Онассис Марии. Она молча слушала, не совсем понимая то, что он пытался ей объяснить. Онассис нервно ходил по комнате, курил одну за другой сигареты и говорил, говорил… Он сказал Марии, что не может войти на американский рынок вот уже двадцать лет из-за конфликтов с налоговой инспекцией. Жаклин введет его в клан Кеннеди, и, как только дела у него поправятся, они опять будут вместе.

– Скажу тебе больше, – продолжал он, – Джеки тоже не любит меня. Она мечтает уехать из Америки. После убийства мужа она боится за жизнь детей и свою собственную. Я обеспечу ее безопасность, у нее будет круглосуточная охрана. Я дам ей возможность жить в Европе.

Мария слушала молча. Но внутри, в ее исстрадавшейся душе, все бушевало.

«Ари, – молча взывала она к нему, – ты отрекся от меня, от нашей огромной любви. Ты знаешь, ты видел, как толпы людей сходят сума, слушаямое пение. Наверное они понимали, что когда я пою «Норму», я пою о себе. Порой мне кажется, что моя жизнь повторяет ее скорбную судьбу. Ари, я так же, как и она, не жила, а служила Великой Любви. И так же пожертвовала всем. Я ненавижу тебя, Ари. Ты заставил меня убить зародившуюся во мне жизнь. Если бы он родился, ты бы не ушел к Жаклин. Даже если бы ушел, он остался бы со мной. Я проклинаю тебя, Аристотель Онассис. Боги, наши греческие боги отомстят за меня».

…Она ничего не ответила. Они расстались молча. Потом случилось страшное: попытка самоубийства – Мария выпила огромную дозу снотворного, ее с трудом вернули к жизни. Но главное – она начала терять свое бесценное сокровище, данное ей свыше – Голос. Она мысленно обращалась к тому, кто принес ей столько страданий: