La Pesadilla (СИ)

Элиза не говорила никому об этих встречах. Это было ее и только ее. Как ожившая мечта, как хрустальные туфельки у Золушки, которые даже трогать было страшно. Все это казалось миражом, который растает от первого же косого взгляда.

Пусть Том и был совершенно реален - Элизе все равно было страшно.

Но еще страшнее становилось при мысли, что все происходящее она попросту придумала.

Хоть Том и оказался не таким, каким она его себе представляла. Как и многие немцы (не то, чтобы она со многими была знакома, но все же), Том был педантом. При Элизе же мыл бокалы и чашки, словно по линейке ставил их в шкафу. Сердился, если ему делали замечания, и замыкался, стоило диктору по радио заговорить о войне и о Германии.

Это вообще было для него самой настоящей "больной" темой. Они с Элизой едва не разругались навсегда в самом начале июня, когда та спросила, почему Том вернулся в Америку.

Позже он рассказал, что не хочет воевать, что из родной страны пришлось буквально сбегать, но все это он рассказал потом.

Том любил свою страну, но не хотел участвовать в европейской мясорубке, и кем была Элиза, чтобы осуждать его за это?

Достаточно было всех тех косых взглядов, что бросали на него окружающие, узнав, откуда он.

Не все ли им было равно, откуда был человек, который пытается их вылечить, ежеминутно рискуя собственной жизнью?

С Томом оказалось легко спорить. Они оба легко находили поводы для мелких ссор, но оба так же легко успокаивались и потом со смехом вспоминали причины их разногласий.

Наверное, именно так выглядело самое настоящее счастье: спешить к любимому человеку, который тебя ждет. И вы оба пережили этот день, выжили посреди этой пляски смерти несмотря ни на что.

Ходили слухи, что скоро законодательно запретят прикасаться друг другу, чтобы не заразиться. В таком случае они окажутся самыми большими преступниками во всем городе.

Потому что не прикасаться к Тому Элиза уже не могла.

И не хотела, что уж тут кривить душой.

Сегодня она поцеловала Тома первой, стоило ему открыть дверь. Чувствовала, как тот улыбается сквозь поцелуй, как крепко ее обнимает. Слышала, как захлопывает входную дверь

Квартирка у Тома была крошечная: комнатка, в которой было сложно развернуться, кухня, которая была еще меньше. Но Элиза искренне любила эту квартиру. Каждый предмет мебели: продавленный диван, на котором Том обычно спал, шаткий стол у окна, где постоянно лежали бумаги и книги. Элиза любила сидеть вечерами в старом кресле и читать французских классиков или немецких поэтов. Раньше она не слишком любила это занятие, но у Тома слишком ярко горели глаза, когда он цитировал Гете или других поэтов, чьих фамилий Элиза не запомнила.

Она помнила только Тома. Его голос и его интонации.

И любила его.

Большего для счастья ей и не нужно было.

Бывало, вечерами Том читал ей стихи не из книги, а из старой потрепанной тетради, обычно запертой в верхнем ящике стола.

Раньше, еще до четырнадцатого года, та принадлежала его брату (еще одна тема для разговора, находящаяся под запретом), и Том доставал ее только по особенным случаям.

И сегодня она лежала на столе, открытая где-то посередине.

Элиза осторожно коснулась ее страниц. Брат Тома писал небрежно, оставлял кляксы и варварски сгибал страницы. Элиза почти не понимала немецкий, а этот нервный почерк и вовсе казался ей, скорее, затейливым рисунком, чем связным текстом.

Том появился на пороге комнаты через пару минут, неся в руках две дымящиеся кружки. Кружки были огромные, не чета тем чашкам, которые стояли у миссис Элиот, с почти стершимся узором и сколотыми краями.

Кажется, Том привез их еще из Германии.

Их чаепития проходили в тишине. Том обычно в это время что-то дописывал, а Элиза бездумно листала книги, не вникая в смысл строчек.

Это было самое прекрасное время дня. Когда они оба дома, когда они оба понимали, что выжили и не заболели.

- Ты совсем не ешь, - произнес Том, не поднимая головы от своих бумаг. - Что-то случилось?

Элиза пожала плечами.

- Да нет, - медленно сказала она, глядя на тарелку с печеньем, что стояла на столе. - Просто я не голодна.

- Ужин на плите, если что.

Элиза кивнула и вновь перевела взгляд на раскрытую тетрадь. Наверное, стоило выучить немецкий. Тому это наверняка будет приятно. Только сделать все это необходимо втайне от него. Будет замечательный сюрприз.

Как раз в самом начале осени у него будет день рождения.

Он обязательно будет, а Элиза обязательно его поздравит.

Есть, и правда, не хотелось.

Точнее сказать, чувство голода жило где-то глубоко в желудке, но при одной мысли о том, что необходимо что-то взять рот, разжевать и проглотить, у Элизы внутри все словно съеживалось. Ей была отвратительна сама мысль о любой еде.

Чай попал не в то горло, и она закашлялась. Дрожащими (почему же она сегодня так замерзла: ветер сегодня теплый, да и вообще, лето еще не кончилось) руками Элиза поставила кружку на стол и прижала руки к груди, пытаясь отдышаться.

- Не жадничай, - Том с улыбкой встал позади нее и положил руки на ее плечи, чуть надавливая. - В этом доме все для тебя, ты же знаешь.