La Storia. История. Скандал, который длится уже десять тысяч лет

Идуцца, со своей стороны, не осмеливалась даже обсуждать распоряжения властей; те казались ей таинственными инстанциями, бывшими вне ее понимания, которые имели все полномочия, чтобы взять и отнять у нее отца, прислав за ним вооруженных стражников… При первых словах, ведущих к определенным темам, которые так пугали ее мать, она цеплялась за Джузеппе и принималась дрожать. И Джузеппе, чтобы не волновать ее, принуждал себя избегать рискованных разговоров даже и в кругу семьи. Теперь он коротал вечера, повторяя с любимой дочкой ее уроки, хотя и был при этом навеселе.

Послевоенная пора принесла с собой голод и эпидемии. Однако же, как оно обычно и бывает, война, которая для большинства людей была громадным несчастьем, кое-кому принесла успех и деньги (и недаром эти люди всячески ее восхваляли). И именно эти вторые принялись подкармливать «черные бригады», защищая собственную выгоду.

В индустриальных странах опасность исходила от рабочих; но в Калабрии, как и повсюду на нашем Юге, наибольшие убытки грозили крупным землевладельцам, — а те, помимо всего прочего, были в основном узурпаторами, так как в прошлом тем или иным способом завладевали казенными землями. Там были леса и поля, частенько не используемые и находящиеся в запустении. Тут-то и наступил период «захвата земель» крестьянами и батраками. Захваты эти были короткими, потому что сначала захватчики эти земли распахивали и удобряли, а потом вступал в действие закон, и их прогоняли прочь.

Кое-кто при этом лишался жизни. А что до людей, которые работали на хозяев, их оплата (согласно последним трудовым соглашениям, завоеванным через долгие социальные баталии) была, к примеру, следующая: за рабочий день продолжительностью в шестнадцать часов — три четверти литра оливкового масла (женщинам полагалась половина этого количества).

Родственники Джузеппе, жившие в провинции Реджо, были холопами, которые работали еще и поденно в качестве батраков. В августе 1919 года одна из его сестер, вместе с мужем и двумя детишками, умерла от «испанки». [1]Эпидемия эта в некоторых областях оставила воспоминания поистине ужасные. Не было докторов, не было лекарств, не было еды. Был пик летней жары. Количество мертвецов превышало количество военных потерь. Трупы по нескольку дней ждали похорон, поскольку досок для гробов тоже не хватало.

В эту пору Джузеппе отсылал родственникам все свое жалованье полностью (увы, оно из-за трудностей, переживаемых обществом, не всегда выплачивалось регулярно). Наступила дороговизна, а им троим приходилось довольствоваться только Нориным жалованьем. Тем не менее Норе, которая, когда дело касалось семьи, становилась бесстрашной, как львица, и запасливой, как муравей, удавалось сводить концы с концами без особых затруднений.

Менее чем через два года после окончания войны Ида в свой черед получила диплом, дающий ей право преподавать в начальной школе. И тем же летом она, хоть и была бесприданницей, оказалась в невестах.

Жених, Альфио Манкузо, был уроженцем Мессины; в землетрясении 1908 года он потерял всех своих родственников. Да и сам он — ему тогда было около десяти лет — спасся разве что чудом. И несмотря на свою прямо-таки утробную привязанность к семье, а в особенности к матери, он впоследствии не столько жаловался на злоключения, принесенные этой совершенно античного размаха катастрофой, сколько хвалился везением, которое его вызволило и которое его обычно сопровождало. Чудо, которое в пересказе Альфио каждый раз обогащалось новыми подробностями и вариациями, вкратце состояло в следующем.

Зимой 1908 года, будучи еще ребенком, Альфио работал подмастерьем на маленькой верфи, у старика, который ремонтировал лодки. Хозяин и работник обычно ночевали на верфи, где у мастера была койка, а мальчишка укладывался прямо на полу, на куче стружек, прикрытых старой шерстяной дерюгой.

И вот, в тот самый вечер, старикан, по своему обыкновению, замешкался с работой — не без участия в деле нескольких стаканчиков — а его ученик уже устраивался на ночь в кубрике, когда вдруг, в ответ на какую-то невольную оплошку, старик закричал, как уже бывало не раз: «Эх ты! Репа твоя дурацкая!» (что означало примерно: «Дуралей ты хуже репы!»).

Обычно ученик принимал такое оскорбление безропотно, но на этот раз его задело за живое, и он ответил: «Сами вы репа и есть!»

И тут же, захватив свою дерюжку (какая предусмотрительность!), он выбежал наружу, опасаясь своего хозяина, — тот и в самом деле побежал за ним, готовясь задать ему трепку и уже вооружившись для этого вдвое сложенным куском каната.

В то время на участке побережья, где развертывалось это соревнование по бегу, торчали, на равном удалении от мальчишки, пальма и какой-то столб. Поколебавшись, Альфио (обратите внимание!) избрал пальму, и в следующий миг уже сидел на ее вершине, решив обосноваться там навсегда, на манер обезьяны, и никогда не отдаваться в руки старика. Тому скоро надоело ждать под пальмой, и он в конце концов вернулся в свою мастерскую.