La Storia. История. Скандал, который длится уже десять тысяч лет

Узеппе покраснел, вспомнив, что он уже видел ее, завернутую в целлофан, когда обследовал шалаш незнакомца. Тому наверняка было бы неприятно узнать, что в его доме кто-то побывал. Но мальчик ничего не заметил, поскольку в этот момент опустил глаза, полуприкрытые густыми ресницами. Вдруг сильный приступ кашля начал сотрясать его маленькое тело. Закончив кашлять, мальчик с гордостью заявил:

«Кашель курильщика».

Порывшись в карманах брюк, он достал почти полный пакет «Лаки Страйк» и похвастал, показывая его Узеппе:

«Американские! Мне их подарили!»

«Кто подарил?»

«Один педик».

Слово было незнакомо Узеппе, но он не стал ни о чем спрашивать, боясь показаться невежественным.

Вместе с пакетом мальчик достал обрывок газеты, который он стал нарочито внимательно изучать, как будто это был важный документ. В газете была напечатана небольшая заметка под заголовком: «Три малолетних воспитанника сбежали из исправительной колонии Габелли. Двоих поймали, один скрывается». Приводилась и фамилия того, который скрывался: Шимо Пьетро из Тирьоло (область Катандзаро). Мальчик еще долго делал вид, что читает заметку, хотя наверняка давно выучил ее наизусть. Потом он поднес ее к глазам Узеппе, указывая грязным ногтем на слова «Шимо Пьетро». Но для Узеппе, не умевшего читать, напечатанное в газете оставалось загадкой. Тогда незнакомец гордо произнес: «Это я Шимо. Это меня так зовут». (Его полное имя, как следовало из газеты, было Шимо Пьетро, но он привык, что его звали по фамилии — Шимо).

«Ты теперь знаешь, как меня зовут, но никто больше не должен этого знать. Никому не говори как меня зовут и что видел меня здесь!»

Узеппе еще энергичнее чем раньше замотал головой в знак того, что не скажет, никому не скажет.

Тогда исполненный доверия к Узеппе Шимо вполголоса сообщил ему, что он убежал из исправительной колонии, куда родные, точнее, старший брат, упрятали его. Но ему не хотелось там сидеть, и когда всю его группу вывели на прогулку по Яникульскому холму, он сбежал вместе с двумя другими воспитанниками. Бегство было продумано ими в мельчайших подробностях. Они воспользовались тем, что воспитатель, синьор Петацци, в те дни страдал животом и постоянно отлучался, оставляя вместо себя старшего группы. Заговорщикам удалось отвлечь его внимание, и они сбежали. Те двое держались вместе (и это было их первой ошибкой, потому что двоих найти легче), а он, следуя неписаным правилам беглецов, сразу же отделился от них. Он быстро снял форменную куртку и берет и долго отсиживался в бочке с сухими листьями, травой, конским навозом и прочим. Вылез он оттуда только в сумерках. Шимо предусмотрительно запасся маленькими шоколадками из гуманитарной помощи (которые высоко ценились на рынке), спрятав их вместе с драгоценной медалью. В тот же вечер в районе Трастевере он выменял на шоколадки цивильные брюки, которые были сейчас на нем. Потом он сам соорудил себе пятнистую рубаху (речь шла об уже описанном выше маскировочном балахоне цвета хаки), чтобы оставаться незамеченным среди кустов и деревьев. Тех двоих поймали, но он ни за что не попадется, ни живой, ни мертвый.

Узеппе и Красавица выслушали рассказ Шимо с участием и душевным трепетом, особенно в «страшных» местах. Они следили за ним не только ушами и глазами, но всем телом. Шимо рассказывал, лихорадочно жестикулируя ногами, головой, руками, пальцами. Под конец он так устал, что ему пришлось замолчать и отдышаться. Отдохнув немного, Шимо закрепил их тройственный союз, раскрыв малышу и собаке тайну не только своего прошлого, но и будущего. Он заявил торжественно: «Я буду спортсменом-велосипедистом».

Наступило долгое молчание. Солнце клонилось к закату, и невидимая радуга, распростертая над лесной поляной, лила на нее свой свет, который спускался на невесомых крылышках, разноцветных, жужжащих. Из ста тысяч цветов преобладали оранжево-золотистый, фиолетовый и зелено-голубой. В этом жужжании света слышались далекие голоса и приглушенная музыка. Но тон задавали сверчки, плеск воды и детские голоса.

Узеппе рассмеялся от радости. Ему очень хотелось, в ответ на признания Шимо, открыть ему какую-нибудь свою тайну, неповторимую, захватывающую, но он еще не знал, что сказать, хотя всем телом уже подался к Шимо. Вдруг, почти неожиданно для самого себя, он прошептал ему на ухо, показывая рукой на лесной шатер: «Тут живет Бог».

Шимо недоверчиво покачал головой, что, однако, не свидетельствовало (как можно было бы подумать) об атеистической направленности его ума. Он произнес назидательным тоном: «Бог живет в церкви».

Потом он сказал, что уже поздно и что ему пора идти. «Наверное, четырехчасовой сеанс уже давно начался!», — заявил он тоном очень занятого человека, у которого впереди деловые встречи, и объяснил, что на вокзале Остиенсе его ждет один приятель с бесплатными билетами в кино, а затем добавил: «Фильм меня не интересует, я видел его уже два раза. Мне надо подойти к концу сеанса, потому что после фильма педики угостят меня пиццей».