La Storia. История. Скандал, который длится уже десять тысяч лет

«Ну, ладно. Спокойной ночи», — сказал Давиде, смеясь, но тут же добавил: «Хочешь, я расскажу тебе одну историю?»

К нему вдруг вернулось далекое воспоминание о сестре, которая, как это часто бывает с детьми, вечером ни за что не хотела засыпать. В щель под дверью она видела, что в комнате брата еще горит свет (он допоздна читал в постели). Тогда она потихоньку открывала дверь и пробиралась к нему, одетая в ночную сорочку, упрашивая рассказать какую-нибудь историю или сказку. В семье знали, что у Давиде богатая фантазия, что он собирался стать писателем, и сестра, еще не умевшая читать, пользовалась этим. Давиде мешали эти вечерние вторжения, и он, чтобы избавиться от сестры, никак не желавшей уходить, произносил в шутку первое, что приходило на ум: «Жил-был однажды кочан капусты…», «Жила-была однажды дырявая кастрюля…», «Жил-был однажды барабан…». Но, начав, он уже не мог остановиться, так что, почти помимо своей воли, ублажал сестренку, доводя историю до конца. Однажды, твердо решив отказаться, он крикнул ей грубо: «Жила-была однажды чертова курица!», но тут же не удержался и добавил, что курица эта несла золотые яйца, ну и, конечно, что яйца были небьющимися. Но вот пришел петух и клювом разбил их. Из яиц вышли маленькие золотые цыплята — заколдованные принцы, дети курицы и петуха. Они знали магическую формулу и разрушили колдовство. На самом деле петух и курица оказались королем и королевой Индии, заколдованными их врагом, королем другой страны… Как видите, в этих сказках, сочиненных маленьким Давиде, не было ничего особенного, но это были настоящие истории с зачином, интригой и концовкой.

И в этот вечер, обещая Узеппе рассказать историю, Давиде не знал еще, о чем она будет. Он произнес первые пришедшие ему на ум слова: «Жил-был однажды эсэсовец», а потом родилась и сама история: конечно, ничего особенного, но все-таки настоящая история со своей внутренней логикой и значимой концовкой.

«Жил-был эсэсовец, который за свои гнусные преступления был приговорен к смертной казни… До эшафота, находящегося во дворе тюрьмы, ему оставалось пройти еще шагов пятьдесят, когда взгляд его упал на выщербленную тюремную стену, где расцвел цветок — один из тех, что приносятся ветром и растут, питаясь неизвестно чем. Цветок этот был жалким: четыре фиолетовых лепестка и два бледных листочка, но в лучах восходящего солнца эсэсовец увидел в нем всю красоту Вселенной и подумал: Если бы я мог все начать сначала, я бы провел жизнь, любуясь этим цветком.Тогда он услышал внутри себя свой голос, далекий, но радостный и ясный: „Истинно говорю тебе: благодаря этой мысли, пришедшей тебе на границе жизни и смерти, ты не будешь гореть в аду!“ Между эсэсовцем, шедшим в окружении конвоя, и цветком расстояние было не больше шага. „Нет! — в ярости крикнул про себя эсэсовец, — на эти приманки я больше не попадусь!“ И поскольку руки у него были завязаны, он зубами сорвал цветок, выплюнул его на землю и растоптал… Вот и вся история».

«Ада нет», — решительно заявил Узеппе, выслушав рассказ. Давиде с любопытством взглянул на малыша, у которого в этот момент был необыкновенно храбрый вид.

«Ада не существует?» — переспросил Давиде.

Узеппе подтвердил сказанное мимикой, по-сицилийски, подняв вверх подбородок и выпятив губы. Он научился ему у старшего брата, Нино, которого, в свою очередь, научил его отец, Альфио, родом из Мессины.

«Почему?» — спросил Давиде.

«Потому что…» — протянул Узеппе, не зная, что ответить, но тут Красавица подбодрила его лаем, и он сказал:

«Потому что люди улетают вверх».

Узеппе произнес эти слова довольно тихо, без особой уверенности, но тут же торопливо добавил:

«И кони улетают… и собаки… и кошки… и цикады… в общем, все люди!»

«А ты знаешь, что такое эсэсовец?»

Узеппе знал, со времен жизни в бараке вместе с «Тысячей». Отвечая, он употребил слова, услышанные им, вероятно, от Карулины или от кого-то другого из многочисленного семейства:

«Германский полицейский».

«Молодец! — сказал Давиде, рассмеявшись. — Ну а теперь — спокойной ночи! Идите домой, я хочу спать». Действительно, глаза у него закрывались, а голос заплетался.

«Спокойной ночи», — послушно сказал Узеппе, но что-то его удерживало. «Когда мы увидимся?» — спросил он.

«Скоро».

«Когда?»

«Скоро, скоро…»

«Завтра?»

«Да, завтра…»

«Завтра после обеда мы придем к тебе сюда, как в прошлый раз?»

«Да…»

«Ты назначил нам встречу, так ведь?»

«Да-да…»

«Я принесу тебе вино!» — объявил Узеппе, направляясь к выходу, но вдруг бросил поводок и, подбежав к кровати, поцеловал Давиде на прощанье, как если бы это уже было так заведено между ними. На этот раз поцелуй пришелся в ухо, но в полусне Давиде даже не понял, был ли он на самом деле, или только приснился. Он уже не услышал, как за Узеппе и Красавицей тихонько закрылась дверь.