Лабиринт

Оторвался от ее рта и отстранил рывком от себя, вышел из тачки. Это полный раздрай, меня лихорадит, как после передоза кокаином. Достал сигарету, а зажигалка в руках ходуном ходит. Я мог бы ее там… так хотел, что, пожалуй, сейчас был способен кого-то убить. Но это же не какая-то очередная бл**ь. Это моя мелкая. Моя Птичка. Какая моя? Кто сказал? С каких пор вдруг моя? Это та маленькая девочка, которая спала ночами под кроватью, потому что какие-то ублюдки-извращенцы, вроде меня, трахали ее одноклассниц у нее на глазах, и она боялась стать следующей.

— Не понравилась, да? Они лучше, все шлюхи твои?

Обернулся к ней — дрожит, глаза все такие же пьяные, то ли от слез, то ли от возбуждения, и губы, опухшие от поцелуев. Дикий соблазн во плоти.

— Иди в машину, — отворачиваясь, стараясь успокоиться, — Я докурю и домой отвезу.

— Побрезговал или пожалел? Не надо мне жалости твоей. Или ты девственниц боишься?

— В машину пошла, — рявкнул, не желая оборачиваться. Что ж она упрямая такая. Мне минуту без ее голоса, и я смогу взять себя в руки.

— Не себе и не другим. Другие не такие разборчивые. Я, может, хотела именно сегодня, а ты все планы испортил. Сам не взял и другому не дал.

Понимаю, что несет ее в порыве злости и разочарования, а самому хочется схватить за шею и свернуть набок, до характерного хруста. Обернулся, пошел на нее, а она не отступила.

— Давай. В машину. Домой. Быстро.

— Я не хочу домой. Не хочу в машину, — и по щекам слезы покатились. Вот дура мелкая. Дура, бл***, самая настоящая. Только подошел, как она ко мне всем телом прижалась, и я снова чувствую ее запах, меня ведет от него.

— А чего ты, мать твою, хочешь? — схватил за волосы на затылке, заставляя подняться на носочки и в глаза смотреть.

— Я тебя хочу. До боли хочу. Мне больно, понимаешь? — шепчет, губами мои губы ищет, и я сам уже понимаю, что это полный пи**ц. Да, больно. Мне тоже больно. Меня сейчас разорвет к чертям.

Сделал с ней шаг к машине, и она уперлась в капот, а я в глаза ей смотрю и сатанею от этой мольбы, от лица ее бледного и ресниц дрожащих.

— Где больно? — сильнее сжимая за волосы, а она меня за руку схватила и к груди своей прижала.

— Здесь всегда больно, когда ты рядом. Дышать больно.

И глухие удары ее сердца в унисон с моими, вместе с трением ее соска о грубую кожу моей ладони.

— Ты понимаешь, что я не мальчик, — зашипел в губы, — я тебя сейчас оттрахаю в этой машине, и тогда будет именно больно, очень больно, маленькая, — напугать грубостью, пусть сбежит, пусть оттолкнет. Давай, спасайся.

— Пусть будет больно, — и руку сильнее прижала, преодолевая натяжение в волосах, приблизилась к моим губам, выдыхая, — только прикасайся.

Приподнял, усаживая на капот, жадно целуя, сильно сжимая сосок, дразня, задирая другой рукой короткую юбку на пояс. Дрожит, но не сопротивляется. Подхватил ее ногу под колено и поставил на горячую поверхность, а под крышкой мотор урчит, как и во мне голодный зверь. Резинки чулок и белые трусики. Порочно и невинно. Кожа матовая, шелковая, нежная. Накрыл пальцами, скользя по кружеву. Бляяяя***. Мокрые насквозь. Стонет мне в губы.

— Здесь больно? — отодвигая полоску белой материи, едва касаясь влажной плоти, со свистом выдыхая ей в рот.

— Дааа, — с рыданием, изгибаясь назад, опираясь на руки, и топ пополз вверх. Наклонился задрал его зубами и застонал, увидев ее грудь. Небольшую, округлую, с маленькими розовыми сосками. Идеальная. Такая нежная. И хочется эту нежность рвать на части, грязно иметь, жестко трахать. Здесь, на этом капоте. В разных позах, оставляя отметины, синяки, засосы, а вместо этого осторожно по ее лепесткам, там, внизу, задержавшись и поглаживая у самого входа, пока она тихо стонет, и резко вверх, отыскивая пульсирующий комок плоти между складками. Нашел. Слегка подразнил кончиком среднего пальца, останавливаясь и скрипя зубами. Пожирая ее реакцию.

Дрожит, и я дразню уже уверенно, то сильнее надавливая на клитор, то лаская по кругу.

— Больно? — хриплым шепотом на ухо, жадно целуя подбородок, шею, ключицы, плечи.

— Дааа.

— Прекратить? — языком по дрожащим губам, и в глаза ее смотрю, как они закатываются.

— Еще…

— Вот так?