Лабиринт №7

«Кто я теперь? Вернее, какой я теперь? Разве этот вопрос должен меня интересовать? Наше сознание впитывается в предоставленную ему цепь обстоятельств как мицелий гриба в приютившее его дерево. И уже поэтому оно – сознание структурирует себя согласно измерениям развертывающегося перед ним времени и пространства. И что меняется, если пространство становится несколько больше, если оно начинает почковаться как инфузории-туфельки в придорожной луже? Разве это дает мне дополнительную свободу? Конечно же нет! Свобода, если только она – не фигура речи – это порыв – скачок от одного статуса к другому. И поэтому ее (свободу) подменяют понятием воли, намекая на способность совершать такие скачки один за другим. Но статус при этом все равно никуда не девается, иначе не было бы опоры. И опять же всегда существует смерть. Ее не стоит принимать за опору – за «критерий существования» или «точку отсчета». И все же она есть, и за ее пределы ничего не возьмешь. Память потомков – очередной фетиш, на который не стоит обращать внимание. Но время в этом случае смешивается с сиюминутностью. И я остаюсь в этой сиюминутности, ставя во главу угла только желания и поступки. И поэтому теряю протяженность времени, подменяя его протяженностью новых пространств. И это свобода? Нет! Это возможность улизнуть, то есть слабость. Свобода не может быть слабостью. И, значит, все возвращается к Эклезиасту, что «ежели я Любви не имею…» Вот тут-то и значится мой главный вопрос, на который мне никак не отыскать ответа».

На этой минорной ноте Сергей осознал, что пора выгружаться. Район новостроек походил на все новостройки мира – много людей и мало порядка. Устои в принципе не приживаются в таких местах – слишком много желающих сменить стиль существования. Пассажир покинул микроавтобус и направился в сторону ближайшей многоэтажки.

Все в этом мире было как прежде и все-таки не так. Не избыток, не недостача – просто в другую сторону. Те же люди, те же дома, машины, но… Он специально прихватил из дома фотоаппарат и по дороге сделал несколько снимков, чтобы разобраться. Потом. Не сейчас. Сейчас его занимали совсем другие вопросы.

Открывший дверь Сашка оказался в домашнем халате, шлепанцах на босую ногу и с тысячной купюрой на лбу.

– Это такой новый пластырь от головной боли? – поинтересовался гость.

– Эта такая новая практика по трансформации сознания, – пояснил хозяин, скосив глаза и оттопырив губы.

– Никогда не слышал про целебное действие банкнот.

– Возьми банкноту, сходи в аптеку. Вот тебе и целебное действие. А это такая практика. «Волшебная банкнота» называется. Берешь в руки купюру покрупнее и представляешь, что сила Космоса вливается в тебя через сахасрару и через сердечную чакру заряжает твою деньгу. Потом ее надо отпустить мысленно во Вселенную. Но тут у меня трудности.

– Поэтому ты ее себе на лоб и наклеил.

– Ну да – для надежности. Понимаешь, с наличностью напряженка. Вот и использую все что под руку подвернется.

– Молодец! – похвалил Сергей и наконец стянул с себя пальто и ботинки. Тут он заметил на столике у входа кулон, форма которого один в один повторяла рисунок в основании его амулета, а металл подозрительно смахивал на золото.

– Что это у тебя? – поинтересовался гость.

– Да так. Купил давеча на рынке у какого-то коротышки. Тот уверял, что это истинный артефакт из сокровищницы Мазандарана. Слушай, может его загнать кому-нибудь.

– Вот и проблема с наличностью решится…

– Космическая сила! – поразился Сашка и проследовал на кухню. Загадочная история все более смахивала на фарс.

– Расскажи мне о ней, – попросил Сергей по окончании процедуры водворения и распаковывания..

Сашка уселся за кухонный стол, налил себе рюмку из принесенной бутылки, хлопнул ее и произнес:

– Каждый выпьет, но не каждый крякнет! – правда, крякнуть забыл. – Ну ладно… В те времена, когда я еще делал под себя… – Заговорил он с интонациями сказочника и осекся. – Послушай, а этот твой энтузиазм не оттого, что она тебя попросту бросила? Зачем это тебе? Не стоит. А? Вычистил себе башку – может быть так и лучше. Я ведь когда со своей женой разводился, тоже много чего разузнать хотел. А когда узнал, понял, что не нужно было этого делать. Hellas, как говорят в Париже – Увы! – от этих слов у Сергея побежали мурашки внизу живота. – Теперь у меня синдром.

– Астения?

– Астению ты уже снял. А синдром – это надолго, если не навсегда. Лучший выход был – посчитать, что человек умер. Нет его – и все. Помнишь у Пастернака: «Столбцы и главы жизни целой отчеркивая на полях». Правильно цитирую? Не важно. Главное – идея правильная. А если ты по кускам судьбу от себя отрываешь – не всякая натура выдержит. Тем более при нашем эгоцентризме. И я под свой эгоцентризм с тех пор подпорки пристраивать стал, ориентируясь на мудрость востока.

– Куда, куда тебя понесло? В гарем что ли?

– В полигамию…

– Не финти словами.

– А я и не финчу. Я же сказал: «Синдром». Я с тех пор ужасно боюсь, что меня опять бросят, а потому диверсифицирую свои сексуальные отношения – держу пару-тройку персон на подстраховке.