Лабиринт

Да, Толику было стыдно, но тетя Поля ждала, надо отвечать ей, и Толик растерянно пожал плечами.

- Меня ведь будут делить, - сказал он мрачно. - Как поделят.

- Вон как! - удивилась тетя Поля. - А я-то думала, ты живой человек. Сам решать станешь.

Толик мгновенно вспотел. Ему стало стыдно. Самого себя. Тети Поли. Но он так и не сказал ничего больше. Еще раз пожал плечами и сильней покраснел.

- Что ж, - сказала тетя Поля, вздыхая. - Не твоя вина, что не можешь ответить. - И отец и мама - родные люди. И если надо выбирать между ними значит, они виноваты. Не бабка твоя, не кто другой, а они. Оба.

- Отец не виноват, - сказал Толик, глядя в землю.

- Охо-хо! - вздохнула тетя Поля. - Не виноват!.. Ну да ладно, добавила она, - будь по-твоему...

Они замолчали.

Толик припомнил, как сказала ему зимой тетя Поля, чтобы они с отцом не бросали маму бабке. Толик кивнул тогда головой, но что он мог поделать?

- Ах, был бы жив мой Коля! - сказала вдруг тоскливо соседка. - Никогда и в голову не пришло бы нам разводиться...

Толик удивленно обернулся к ней. Глаза у тети Поли были широко, открыты, она смотрела вперед, словно старалась разглядеть что-то там, впереди.

- Если бы живой он был, - повторила она тягостно и вдруг сказала с жаром, будто спорила с кем: - Да ведь люди для того и находят друг друга, чтобы любить! Чтобы рядышком быть до самой смерти, да и помереть-то хорошо бы в один день!

Она помолчала. Потом добавила:

- А есть, есть такие счастливцы, мало, но есть, - помирают в один день.

Толик удивился - чего тут счастливого? - но промолчал. Уж очень горько говорила тетя Поля.

- Ну да что толковать, - вздохнула она, смахивая слезинку. - У всякого - свое. А если уж все в горе испытывается, никому такого горя не пожелаю.

Тетя Поля утерла глаза краем платка. Хлопнула дверь, и из суда вышла бабка. Она сияла, словно начищенный самовар, и у Толика сразу оборвалось сердце. Улыбается бабка - значит, быть худу.

- Господи! - охнула тетя Поля. - Неужто своего добилась?

Вслед за бабкой шагали мама с отцом. Они хмурились и отворачивались друг от друга.

- Да ты тут никак горевала? - воскликнула бабка, подходя к тете Поле и всматриваясь в нее. - Ох ты, сердешная!

- С вами заплачешь, - ответила тетя Поля, настороженно глядя то на отца, то на мать, стараясь разгадать, чем там кончился этот суд.

- Вот и все! - объявила бабка, морща от веселья острый носик. Молодец Маша, так и держись! Пусть-ка обмозгует получше поперед, чем в суд подавать.

Отец остановился, глядя себе под ноги, поодаль от мамы.

- Эх, Васильевна! - сказала горько тетя Поля. - Ни жалости в тебе, ни любви - ничего нет. Дочку то бы пожалела!

- Твое какое дело, бесплодна смоковница! - взъярилась бабка, но тетя Поля уже уходила от нее.

- Погоди, - сказала она, оборачиваясь. - Твой бог тебя накажет за это.

- Видали мы такого бога, - усмехнулась бабка и ткнула сухоньким пальцем в небо.

- Маша, - позвал отец маму. - Может, поговорим?

Над головой вдруг протяжно грохнуло, и Толик расхохотался: бабка присела от испуга. А с неба полился, набирая силу, чистый летний дождь.

Мама топталась под дождем, поглядывая на бабку. Наконец решилась и шагнула к отцу. Он взял ее осторожно за руку и повел к стеклянному кубику между домами. Мама сначала шла медленно, словно боялась чего-то, потом побежала, и вот они уже мчались, словно маленькие, разбрызгивая лужи.

Толик глядел на них издали и вдруг кинулся вслед.

В стеклянном кубике было кафе-мороженое.

Когда Толик вбежал в него, отец и мать уже сидели у столика друг против друга. Увидев Толика, отец смутился, а мама покраснела.

- Ты? - спросила она удивленно.

Толик опешил. Значит, они забыли о нем. Значит, они хотели без него! Опять? Как тогда!

Он сжал вздрогнувшие губы и повернулся, чтобы уйти. Уйти немедленно, прямо под секущий дождь, черт с ними! Толик уже шагнул к двери, но почувствовал на плече руку отца.

- Садись, Толик! - приказал он. - Будем говорить втроем.

В другой раз Толик бы убежал, но сейчас было не до обид. В голосе отца слышалась тревога. Толик сел между ними, словно шахматный судья, только перед игроками были вазочки с цветными шариками.

- Что ж, Маша, - хмурясь, сказал отец, сделав первый ход: Е-два Е-четыре, как говорят шахматисты. - Дела наши, как видишь, зашли далеко. Он вытащил папироску и закурил. - Скажу только, что в суд первым никогда бы не пошел, если бы не надеялся на него, как на последнюю соломинку.

Он глубоко затянулся.

- Так вот, как и в суде, еще раз предлагаю тебе: давай уедем. Это единственное, что спасет нас.

Толик пристально смотрел на маму. Что она скажет? Как решит? Неужели не согласится?

- Нет, Петя, нет, - ответила мама, волнуясь. - Я не могу. - И добавила тихо: - Матерей не бросают.

- Да ты пойми! - громко воскликнул отец, и все в кафе заоборачивались на них. - Ты пойми, - тихо повторил отец. - Мать матери разница... Да что говорить! - сник он. - Ты прекрасно все понимаешь.

- Как я брошу ее? Она же старуха, - снова сказала мама и жалобно посмотрела на отца. - Нет, не могу...