Лабиринт

Голову я повернул в сторону, уставившись в одну точку на полу, в один черный квадрат отполированной каменной шахматной доски. Мне казалось, что в такой позе мне легче будет соблюсти приличия, вяло, не протестуя, принять все разъяснения, без дальнейших ненужных возгласов выслушать до конца его выводы, хотя бы и самые казуистические. Пусть говорит, пусть выскажется, выболтается! У него есть на это право. Я от всего сердца наделю его этим правом в обмен за проявленную ко мне доброжелательность. Без возражений все проглочу. И даже более того: пообещаю передать отцу все, что услышу. Но что касается лично меня, то никакая аргументация не убедит меня, поскольку мне известна ее цель, она должна обосновать неприемлемый для меня исход. Я докурил сигарету. Достал из пачки другую. Все это время священник де Вое говорил. Разумеется, по-итальянски. Но, по мере того как его рассуждения затягивались и усложнялись, в его итальянской речи все заметнее пробивался северный, голландский акцент. Иногда я даже с трудом понимал его. Правда, только изредка, некоторые фразы. Зато мало-помалу мне становилась все более ясной его основная идея. Он старательно, подробно развивал ее минут пятнадцать, а может, и двадцать. Сводилась она, собственно говоря, к тому же, что высказывал прелат Кулеша в воскресенье за чаем у пани Рогульской: церковь уже много-много лет горячо ищет великую святую фигуру, фигурусимвол, символ мученичества и борьбы с той силой, которая в наши дни воплощает основное заблуждение эпохи и является главным врагом бога на земле.

- Великой тоске по идеальному образу, - говорил он, - нужна ось, вокруг которой она могла бы кристаллизоваться. Она лихорадочно пульсирует кровью и огнем в сердцах верующих, в сердцах миллионов, миллионов людей, любящих религию. Это не выдумка курии и не чей-либо-если пользоваться вашим ужасным выражением - злой умысел. Это мистический зов неисчислимой массы человеческих душ, зов, на который может откликнуться одно лишь небо.

Он замолчал и после паузы спросил:

- Теперь вы все поняли? Если нет, спрашивайте, пожалуйста.

- А если небо еще не откликнулось? - начал я размышлять вслух. - Откуда можно знать, что это действительно отклик неба?

- Да, это пока еще неизвестно. Вы знаете, что процедура в вопросах канонизации или причисления к лику святых тянется годами. Таким образом, теперь можно говорить только о некоем первом порыве. О первом предчувствии.

- Предчувствие может оказаться ошибочным!

- Может. Но если оно не окажется ошибочным, то, как вы думаете, ваш отец ему подчинится?

- Епископ ненавидел моего отца, - напомнил я де Восу. - Как же отцу уверовать в святость епископа, от которого он видел только ненависть?

- А вы не думаете, что покойный ненавидел не вашего отца, а то зло, которое в нем заключено? И разве вам не кажется, что в таком случае отец ваш должен поступить так, как поступила бы церковь, то есть отнестись с уважением к этой ненависти и склонить перед ней главу?

- Не знаю, как поступит мой отец, - ответил я. - Во всяком случае, если он и проглотит горькую пилюлю, отнесется к ненависти епископа с уважением, как вы говорите, это не окажет никакого влияния на дело, ради которого я приехал.

- Никакого, - подтвердил священник де Вое. - Если образ покойного и дальше будет расти, то все более плотная тень начнет окутывать вашего отца. На годы.

- До конца жизни, - сказал я.

- Да. Я знаю это. Искренне о том скорблю. Я люблю вашего отца, как и всех моих учеников. Я искренне стремился оказать ему помощь. Меня лишили такой возможности. Надо нам, однако, с этим примириться, и мне надо, и вашему отцу.

- Вам-то легко. Для вас это только неприятный инцидент.

- Нет, это тернии! Не первые. Не последние.

Взгляды наши встретились. Ненадолго. На несколько секунд.

Единственный раз в ходе всего разговора. Во время предыдущих бесед он если и глядел мне в глаза, то лишь мимолетно и словно по рассеянности. Сегодня же это был иной взгляд-тоже быстрый, но явно умышленный. Я прочел в его глазах, что у него на самом деле тяжело на душе.

- И значит, больше ничего, ничего не удастся сделать, - прошептал я.

- Я так полагаю.

- Нет таких дверей, в которые я мог бы постучаться? К монсеньору Риго мне, пожалуй, не стоит снова обращаться...

- Безусловно.

- Но, может быть, существует еще кто-то, кто...

Он прервал меня:

- Кто, где, через кого?

И развел руками.

- С нашей помощью, то есть через синьора Кампилли и через меня, ничего уже здесь не сделаешь. А кроме нас, у вас нет НИКОГО...

- Но я спрашиваю: стоит ли? Вообще стоит ли еще пытаться?