Лабиринт Безумия

— Ты — воин, Элиар, — неестественно ровно продолжила Гончая, словно не замечая его смятения. — Хороший, опытный воин, который многое видел и многого достиг. Ты много убивал и много раз сам был на пороге смерти. Твой меч выкован лучшими оружейниками Светлого Леса. Он остер, как бритва, очень прочен, долговечен и почти не имеет изъянов. Его действительно ковали настоящие мастера. Поэтому ты никогда не обнажаешь его просто так, для забавы или чьей-то потехи. Ты лучше многих понимаешь, что хороший меч нельзя позорить пустым бахвальством. Его не стоит доставать, если не собираешься пользоваться, потому что он был создан и умеет делать только одно — убивать. И делает свое дело настолько совершенно, насколько позволяет ему рука хозяина. Ты — действительно отличный боец, Элиар, и объяснять эту истину нет нужды. Как нет нужды говорить, что есть клинки, которые не стоит обнажать никогда. Которым нельзя покидать ножны и которыми можно только любоваться. Издалека. Под прочным колпаком. За стеклянной витриной. А если и рискнуть однажды достать, то лишь для того, чтобы уложить на бархатную подушку и молча восхищаться его совершенством и безупречными формами…

Белка, наконец, отвела потяжелевший взгляд и невидяще уставилась в темноту.

— Я — такой клинок, Элиар. К сожалению или к счастью, но это правда. Поверь на слово, я — просто хороший клинок в богато украшенных ножнах. Красивый, дорогой, очень острый и… ненужный. Клинок, которым лучше любоваться издали. Так получилось. Так легли карты, такова моя жизнь и мое проклятие, потому что я, как и оно, умею лишь одно — убивать. Правда, делаю это ОЧЕНЬ хорошо. Ты согласен?

Элиар судорожно вздохнул, сбрасывая неловкое оцепенение, но все же рискнул подвинуться чуть ближе. Нет, сдаваться он не собрался. Не тогда, когда она так близко. Не сейчас. Не смотря даже на ее жуткий тон и побледневшее от напряжения лицо, на котором застыла странная боль.

— Я… умею обращаться с оружием, Белик, — старательно подбирая слова, сказал он главное.

— Поранишься, — предостерегла она.

— Я не боюсь боли.

— Ты не знаешь, о чем говоришь.

— Возможно. Тогда дай мне шанс узнать.

— Элиар…

— Да, ты права: я — воин, — настойчиво повторил эльф. — Но я хорошо знаю, что веками пылящийся в ножнах меч бесполезен. Он не принесет миру то, что в него заложено. Не выполнит своего предназначения, а ваши боги порицают это. Они говорят, что каждый нужен для выполнения своей задачи: ты, я… даже Проклятый Лес. Белик, каждому клинку нужна твердая рука. А еще — возможность хотя бы раз спеть песнь смерти. Или жизни.

— Ты не понимаешь…

— Объясни. Я пришел, чтобы понять.

Белка тяжело вздохнула и вдруг неловким жестом подтянула ноги к груди, словно хотела от чего-то защититься. Обняла себя руками и ненадолго замерла, прикрыв глаза. Но от этого простого, какого-то детского движения аура угрозы, так внезапно появившаяся несколько минут назад и заставившая его нервничать, неожиданно растаяла. Просто исчезла, будто летний сон, и бесследно растворилась в пустоте. А рядом с эльфом осталась лишь теплая ночь, волнующая тишина на пустом полигоне, тихий шепот ветра в небесах и очень красивая девушка, которую он разглядел вот только вчера. Но которая, он знал, больше никогда не уйдет из его мыслей.

— Белка…

Она грустно покачала головой.

— А ты настойчив, Элиар.

— Да, мне говорили, — мягко улыбнулся эльф.

— Не боишься ошибиться в выборе?

Он словно не услышал. Кажется, тоже задумался о чем-то, но и сейчас не уставал краешком глаза любоваться на ее точеный профиль, который так много раз видел, но чью красоту осознал лишь недавно. Как же он пропустил такую жемчужину? Как не разглядел в дерзком пацане второе дно? Почему не задумался раньше, когда сердце впервые дрогнуло и странно остановилось от одного только прямого взгляда? Белик, Белик… неужели у меня так зашорены глаза, что я не смог увидеть очевидного?! Эти волшебные радужки, эти точеные скулы, мягкие губы, созданные для того, чтобы дарить наслаждение? Боги, о чем я думаю?!!

— Скажи, неужели тебе никогда не хотелось иной жизни? — хрипло спросил эльф. — Неужели не хотелось уйти от войны? От крови? От боли и смерти? Неужели не нашлось другого занятия, чем эта грязная работа? Ты рискуешь здесь каждый день, рвешься в самую гущу, ты совсем не дорожишь собой… зачем, Белик? Зачем, если ты могла… мог бы быть счастлив? Разве не мечтают твои ровесники о собственном доме? О тепле, покое и уюте? О детях, наконец?! Неужели тебе нравится жить вот так?!

— Это не тебе решать.

— Возможно. Но тридцать лет — немалый срок для человека, а ты тратишь лучшие годы в Серых Пределах вместо того, чтобы наслаждаться жизнью рядом с теми, кто тебе дорог.

— Все, кто мне дорог, рядом, — тихо ответила Белка. — Они всегда здесь. Со мной. И только им я верю: Траш, Каррашик…