Лабиринт Данимиры (СИ)

Минута, когда я впервые увидела Мартина, впилась в память отравленным жалом. Наверное, есть у людей чувство (не знаю уж, каким по счёту оно является), которое ведает предвидением, и некие судьбоносные моменты, хоть об этой их особенности мы ещё не подозреваем, запечатлеваются гораздо ярче остальных.

За окном стоял ноябрь, сырой, мрачный, со сгибающимися от северо-западного ветра оголёнными деревьями, с низкими свинцовыми тучами и бесконечными дождями вместо долгожданного снега.

Мы с Женей Журавлёвой сидели на скамье в рекреации, в которой сходились несколько длинных коридоров. Я читала Женькин конспект по «Переплётной магии». Предыдущее занятие я пропустила, потому что несколько дней просидела дома из-за намечающейся простуды, и теперь навёрстывала упущенное.

То ли какой-то звук на другом конце коридора, то ли что-то ещё заставило меня оторваться от чтения. Я подняла голову и передо мной предстало зрелище — именно это слово пришло мне тогда на ум. Они шли, как шла бы в небе пятёрка боевых истребителей на военном параде — один самолёт на корпус впереди и по два сопровождающих с каждой стороны.

Впереди двигался высокий золотоволосый парень в длинном, тёмном, каком-то готическом плаще, вокруг него вихрями клубилась энергия движения. Его длинные вьющиеся волосы развевались, полы плаща тоже развевались, и четыре брюнетки, синхронно шагающие позади, казались его чёрными крыльями. Это было похоже на начало высокобюджетного блокбастера, где на фоне титров в замедленной съёмке шествуют главные герои, и с первых кадров становится ясно, кто в конце концов надерёт задницу всем злодеям.

Я, как под гипнозом, не могла оторвать глаз от этой удивительной пятёрки, которая так красиво и слаженно вышагивала по коридору.

— Челюсть подбери, Данька, — тихо, почти на ухо, сказала мне Журавлёва.

Я проглотила слюну и поспешно закрыла рот.

— А кто это? — так же тихо спросила я.

— Ты что, их никогда не видела? Шергина, ты меня поражаешь. Выползай хоть иногда из-под камня! Это же наша звезда, Мартин. И его свита…  тоже звёзды — институтского масштаба.

Широко известны в узких кругах, вспомнила я распространённую шутку.

Слова «его свита» и «звёзды» Женя произнесла с ярко выраженной неприязнью. Брюнетки позади Мартина явно не пользовались симпатией моей подруги. Впрочем, мне показалось, что и сам Мартин Журавлёвой не нравится тоже.

— А почему Мартин? — неопределённо спросила я, но подружка меня поняла.

— Потому что из Прибалтики, из Риги, что ли…  На практику к нам приехал, по обмену. Диплом пишет. Что-то там про влияние магически заряженных шрифтов на популяцию говорящих летучих мышей. Или на популяцию говорящих пингвинов…  или ещё на какую-то говорящую популяцию. В общем, он в нашем спецхране сидит, зачарованные шрифты изучает.

Старшая сестра Женьки, Лена, училась на последнем курсе нашего факультета, и в связи с этим обстоятельством подруга являлась просто неоценимым кладезем информации. Она уверенно держала руку на пульсе студенческой жизни.

— А…  эти? — Я опять спросила невнятно, но Женька снова меня поняла.

— А эти наши, тоже библиотечные, с пятого курса…  — Она скривила губы. — Ходят за ним хвостом…

Великолепная пятёрка приблизилась — и мы замолчали. На повороте, который они выполнили так же слаженно и чётко, одна из девушек, шедшая по правую руку от Мартина, повернула точёный смуглый профиль, приподняла бархатные ресницы и искоса взглянула на нас. Мне даже показалось, что она посмотрела именно на меня — с каким-то странным интересом. Но этот взгляд длился долю секунды, затем красавица отвернула равнодушное лицо и прошествовала дальше, оставив после себя лёгкий сухой аромат дорогих духов.

Когда пятёрка скрылась за поворотом и можно было считать, что они уже вне зоны слышимости, Женя прокомментировала:

— Вот эта, что по правую руку шла и по сторонам зыркала, — Ксения Михайловская, из Москвы. У неё отец какая-то крутая шишка в министерстве.

— Странно…  — сказала я. — Обычно москвичи у себя учатся. Если вообще не в Лондонах или Нью-Йорках.

Питерский Смольный институт был почтенным старинным заведением, с традициями и прекрасной учебной базой, но готовил он, положа руку на сердце, мелкую сошку — учителей, библиотекарей, архивариусов, регистраторов и тому подобных специалистов. Сюда приезжали поступать юные ведьмы со всей провинциальной России, но чиновные москвичи в наш институт не рвались, после него карьера не светила и в тайны Мадридского двора не посвящали.

— А это её папаша сюда сослал, так говорят. В наказание за что-то.

— А за что? — с любопытством спросила я.

Журавлёва пожала плечами.

— Понятия не имею. Никто не знает.

Да уж, подумала я, если сёстры Журавлёвы не знают, то и правда никто не знает.

— Такая красивая…  — сказала я искренне. Перед глазами всё ещё стояло дивное шествие. Я добавила: — Они все такие красивые…

Женька скептически фыркнула.

— Ага. Красивые. Как кобры.

Я засмеялась, вспомнив скользящий шаг и покачивающиеся в такт головы.

— Ну да, есть что-то…