Лабиринт II

В тот момент я не понимала, почему они просто не дали нам уйти, это сейчас ясно: они просто боялись что мы их сдадим. Первоначально они собирались переночевать в доме, дождаться, когда основные бои сместятся на север, но вместо этого бои ушли на юг. Порой казалось, что взрывы, выстрелы и шум работающей техники совсем рядом, но это было обманчиво. Войска вели бои как минимум в нескольких километрах, и, тем не менее, дезертиры очень боялись. Поэтому они согнали нас в подвал и укрылись там вместе с нами.

Раненый скончался в эту же ночь, и дезертиры похоронили его в десятке метров от дома. Если быть точным, его прирезал один из своих из-за того, что тот слишком сильно орал.

Все это произошло у меня на глазах, а ведь тогда мне было лет семь, кажется.

В тот же вечер они впервые изнасиловали мою мать. Собирались и меня, но их старший – Симьер, запретил. Видимо, в нем оставалось хоть крупица человечности, в отличие от остальных.

И все это происходило у меня на глазах. Отец был бессилен, и все, что ему оставалось, просить меня закрыть уши и смотреть только на него.

Но это были бессмысленные потуги. Они по очереди насиловали её. Не раз, и не два.

Страшно такое говорить, но за несколько дней пребывания в подвале сцены насилия над моей матерью стали почти что нормой. Отец к тому времени стал совсем плох. Эта троица часто срывала на нем злость. Доставалось и матери, но реже и не так сильно, ведь её они использовали для другого.

Пару раз били и меня, но не сильно. Большую часть времени я просто сидела в углу и ждала, когда все это кончится. Мне уже было все равно, останусь я жива или умру. Я просто хотела, чтобы этот ад закончился.

Но… это было только начало.

Уже через три дня встал острый вопрос с провиантом. Запасы дезертиров подошли к концу, а бои продолжали идти в непосредственной близости от убежища. Кажется, один раз даже кто-то ходил по самому дому. Но они не ставили целью кого-то найти и лаз в подвал просто не заметили.

Выходить наружу было слишком опасно. И когда они окончательно отчаялись — то зарезали моего отца.

Я до сих пор помню, как отошла от шока, что-то крикнула, но мне тут же врезали прикладом по голове, стараясь заткнуть. Когда я пришла в себя, то отца уже разделали как свинью.

Я подползла к маме, что-то ей говорила, но той словно не было тут. Взгляд был пустым.

Она сломалась.

Это заметили и дезертиры, очень быстро потерявшие всякий интерес к ней. Она уже не сопротивлялась. Не говорила. Была словно кукла, послушно исполняющая приказы.

В тот же вечер я вкусила плоть своего отца.

Я не хотела этого делать, но Симьер чуть ли не силой заставлял меня есть. И я до сих пор не знаю, говорить ли ему за это спасибо или ненавидеть. Но, наверное, все-таки первое.

Мне кажется, я напоминала ему дочь или кого-то близкого, и именно поэтому он как мог оберегал меня. Не позволил изнасиловать, заставил есть, когда я была на грани полного истощения. Он явно хотел, чтобы я выжила.

Через два дня мы заметили, что звуки боя стали гораздо тише. И первая небольшая вылазка одного из них подтвердила – линия фронта сдвинулась, и появился шанс сбежать.

И вот тогда у них возник серьезный внутренний конфликт. К тому времени мясо пришло в негодность, и они остались без провианта в дорогу. А она предстояла длинной. Один из них настаивал, что нас с мамой надо порезать на куски, как отца. Самые сочные зажарить и взять с собой в дорогу.

Симьер был против и в итоге сам попал под нож. Я в тот момент стояла рядом с ним и видела, как жизнь уходит из его глаз. Он в тот момент видел перед собой кого-то другого и называл Виолой. Стоит мне прикрыть глаза, как я вижу ту улыбку, которой он одарил меня. А ещё его последнее слово…

-Выживи….

Пока я наблюдала за Симьером, двое других о чем-то спорили, а затем один схватил меня за волосы и потащил к матери.

-Слушай, маленькая, предлагаю тебе игру. Мяса у нас теперь достаточно в дорогу, так что если выстрелишь в свою мамочку, то останешься в живых. Мы даже возьмем тебя с собой!

-Ага! – подтвердил второй.

Мне в руки вложили пистолет и приставили его ствол прямо к лицу моей матери. И что самое страшное – ей не было страшно. Наоборот, на её лице появилась едва заметная улыбка.

Она тоже жаждала скорейшего освобождения.

Дезертир плотно держал оружие так, чтобы я не промахнулась.

«Выживи…» – стучали у меня в голове последние слова Симьера. — «Выживи…»

И я нажала на курок.

Вышибла мозги собственной матери.

И в тот момент что-то сломалось и во мне. Вот только совсем не так, как они надеялись. Эмоции просто отключились и осталось лишь последняя воля преданного главаря дезертиров.

«Выживи…»

«Выживи»

«Выживи!»

«ВЫЖИВИ!»

Это словно превратилось в бушующий рев, который заглушал все вокруг.

Отпустив рукоятку оружия, я бросилась к телу Симьера. Парочка дезертиров не стала мешать. Они думали, я плачу. Не ждали, что ребенок может выкинуть что-то опасное. Да и карабин Симьера они сразу забрали.

Но они забыли про нож или не придали особого значения этому.

Какая теперь разница?