Лабиринт Мечтающих Книг

Очаги пожара в городе на сцене становились все больше и все тревожнее, оставляя за собой тонкие столбы дыма, уходящие в театральное небо. Слышался далекий крик и потрескивание пламени, звон стекла и грохот разрушающихся домов. Огонь распространялся как кровь, сочившаяся из открытой раны, бежал по улицам и переулкам. Звон колоколов становился все громче. В зале среди публики возрастало беспокойство, а некоторые начали рыдать — настолько убедительно была изображена катастрофа в уменьшенной форме. Я вцепился в парапет ложи, пытаясь опять подавить слезы. Некоторые зрители стали подниматься со своих мест. Двери зала открылись, и публика устремилась к выходу, не в панике, но настолько быстро, насколько это было возможно. При этом внимательный персонал театра успокаивал спешащих зрителей. Но сам я не мог покинуть ложу, хотя Инацея была уже у двери. Панорама горящего города разрывала мне сердце и одновременно захватывала. Это было зрелище, поразительно напоминавшее то, которое открылось мне, когда я бежал из города и обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на него. С театрального неба раздался голос. Должно быть, это был мой собственный голос, так как он декламировал слова из моей книги, которые я посвятил этому событию:

«Мечтающие Книги проснулись. На километры вверх поднимались черные столбы дыма, потерявшая вес бумага, сожженные мысли. В дымных клубах бушевали искры, каждая — горящее слово, и возносились все выше и выше, чтобы танцевать со звездами. Треск бесчисленных просыпающихся книг болезненно напомнил мне шелестящий смех Призрачного Короля. И он тоже, искрясь, уносился сейчас в величайшем и ужаснейшем пожаре, который только знал Книгород».

Именно так я воспринимал этот момент и сейчас. Я был так же взволнован и полон печали, как и тогда! Но одновременно я чувствовал себя на удивление полным жизни и жадным ко всему происходящему, заряженным настолько, что казалось, будто меня подсоединили к алхимической батарее. Это был всего лишь театральный спектакль с участием кукол, но я воспринимал его как мою собственную жизнь!

Я еще некоторое время стоял возле парапета, дабы не показывать ужаске своих слез. И только успокоившись, я оторвал взгляд от горящего города и влился в толпу устремившейся к выходу публики.

— Это было нечто большее, чем я ожидал, — сказал я Инацее, когда мы наконец оказались на улице на площади перед театром, а мимо нас мелькали взволнованно тараторящие зрители. Это было максимально возможное преуменьшение впечатления, которое мне пришло на ум. — Я многое бы отдал за то, чтобы познакомиться с людьми, которые это осуществили.

— Вот как? — воскликнула ужаска, как будто ждавшая этого вопроса, и улыбнулась своей страшной улыбкой. — Я могла бы познакомить тебя с одной особой, которая отвечает за художественную часть постановки. Это директор Кукольного Цирка «Максимус».

— Ты сможешь? — спросил я озадаченно.

— Ну… — протянула ужаска с нескрываемой гордостью. — Думаю, что это получится. В конце концов, я одна из спонсоров этого великолепного театра. Посмотри сюда, вниз!

Инацея указала на фрагмент покрытия, разделявший нас. Только сейчас я заметил, что площадь перед театром, на которой мы стояли, была вымощена тысячами кирпичей, которые чередовались по цвету — красные и белые, и на них были выгравированы разные имена. Я внимательнее присмотрелся к камню, на который указала ужаска. На нем было два имени:

Инацея Анацаци и Хахмед бен Кибитцер.

Пуппетизм для начинающих

Отныне я наслаждался бесплатными и познавательными экскурсиями по новому Книгороду, в которых ужаска Инацея Анацаци выступала одновременно в качестве гида, театрального критика и эксперта пуппетизма. Я нашел себе спокойную квартиру в небольшом пансионе, которым пользовались главным образом писатели. Здесь я мог не только комфортно спать, но и при необходимости работать. Как только Инацея закрывала вечером свою букинистическую лавку, мы вместе с ней бродили по кварталу, и я знакомился с новыми достопримечательностями, театрами и, разумеется, с трактирами и кофейнями. Мы, должно быть, представляли собой довольно примечательную пару: динозавр с постоянно натянутым на голову капюшоном за руку с длинной, тощей ужаской, которые, как правило, оживленно беседовали. При этом я преимущественно всего лишь задавал тему, в то время как ужаска выливала бесконечный поток информации, касающейся этой области.