Лабиринт памяти (СИ)

— Рон, все мужчины проходят через это. Это нормально, что ты сомневаешься в своих силах, ведь это большая ответственность, но я знаю, вы с Самантой будете прекрасными родителями! К тому же, если ребёнок рождён в любви…

Она внезапно замолкла, заметив, каким взглядом смотрит на неё Рон. Внутри всё вмиг сжалось, когда он открыл рот и тихо произнёс:

— Я ведь даже не знаю, люблю ли её.

Гермиона не смогла сдержать вздох, когда услышала это отчаянное признание.

— Конечно любишь, Рон. Если бы не любил, то не зашёл бы в отношениях с Сэм так далеко, — постаралась убедить его Гермиона, но он лишь раздражённо мотнул головой.

— Ты же знаешь её, Гермиона. Она умеет убеждать, — с горькой усмешкой отозвался он. — Естественно, она мне очень нравится и мне с ней хорошо, но я до сих пор не могу понять, та ли это девушка, с которой я готов провести всю жизнь. Однажды я уже сделал неправильный вывод на этот счёт.

Гермиона чувствовала, как кровь приливает к щекам под его пристальным взглядом, и она поняла — пора.

— Рон, я думаю, нам давно необходимо откровенно обсудить наши отношения.

— Я согласен, Гермиона, — пылко откликнулся Рон, и в его глазах промелькнула тень надежды. — Послушай, я знаю, мы многое пережили, и всё сложилось не так, как мы планировали, но…

Он на секунду замер, а Гермиона в ужасе молилась, чтобы он замолчал, чтобы не продолжал то, что уже почти сорвалось с губ. И потому она, в желании предотвратить неминуемое, прервала его:

— Прости меня, Рон, но я люблю тебя как друга. Между нами всё и правда закончилось больше года назад, и мне жаль, что приходится озвучивать это.

Её слова, похоже, поразили Рона до глубины души: глаза расширились, лицо побледнело, а тело невольно подалось назад.

— Я не должна была давать тебе надежду, я обязана была во всём признаться раньше, но мне казалось, ты и так всё знаешь, — продолжила Гермиона, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. — И поверь, я ненавижу себя за то, что не смогла подарить тебе ту любовь, которую ты заслуживаешь. Что не смогла тебя полюбить по-настоящему.

Рон, во взгляде которого читалась такая острая боль, смешанная с изумлением, что сердце Гермиона сковало стальными тисками, медленно поднялся, и она испугалась, что он уйдёт.

— Нет, прошу тебя, не…

— Ты любишь другого. Всегда любила, — перебил Рон, и возникло ощущение, будто этими словами он ударил её под дых.

Она встала с дивана и, всматриваясь в его лицо, попыталась найти слова, но их просто не было.

— Кто он, Гермиона? Скажи мне, — устало попросил Рон, не сводя с неё полного горечи взгляда, пока она всё так же молчала.

Разбушевавшийся за окном ветер покачнул крону дерева, и ветки с остервенением хлестнули по стеклу, как бы подгоняя Гермиону с ответом.

— Ну? — настаивал Рон, чуть повысив голос, и она поняла — всё.

Момент настал.

Она обязана рассказать правду. Ради Рона, ради его счастья с Сэм и их будущего ребёнка. Она должна отпустить его, поступить правильно, даже если потеряет его дружбу и уважение навсегда.

Рон заслуживает истины, а она, к сожалению, не заслуживает прощения за то, что так долго врала ему, впутав в эту паутину лжи самых близких ему людей.

Она должна принять ответственность, должна, в конце концов, сдаться и признаться не только Рону, но и всем вокруг, если потребуется.

— Кого ты смогла полюбить, Гермиона? Ответь, пожалуйста. Назови мне его имя, — с болью в голосе повторил Рон так, словно и сам уже обо всём догадывался.

И она, шагнув на свой личный эшафот, смело вскинула подбородок и произнесла последние слова, как перед неминуемой казнью:

— Драко Малфой. Я люблю Драко Малфоя.

Окно резко распахнулось, рама неистово ударилась о стену, и ветер больно хлестнул Гермиону по щекам, будто в наказание.

Спустя час, когда она сидела на полу в окружении осколков разбитой посуды и собственной жизни, безмолвно плача, она пыталась вспомнить, как-то собрать мыслия о состоявшемся разговоре, но боль, лавина боли, расплавляла разум, просто не давала ей сконцентрироваться. Кажется, Гермиона рассказала Рону всё, ведь он позволил ей рассказать, а потом… Потом было много слёз, криков, оправданий, слов мольбы и обоюдного желания, чтобы это оказалось дурным сном.

Последним, что отчётливо запомнила Гермиона, был прощальный, разочарованный и выкрашенный в отчаяние взгляд Рона, а ещё… Его тягучее, выворачивающее внутренности молчание, которое говорило больше любых слов.

Да, это так.

Он не простит её.

Никогда.

И Гермиона, хоть и оплакивала свою потерю, всё же чувствовала и светлую грусть от того, что теперь он по-настоящему свободен и знает правду.

Что теперь по-настоящему свободна она сама и готова сполна заплатить за это.

***

— Что тебе нужно?

Драко нахмурился. Конечно, он догадывался, что Дафна не будет в восторге от его прихода: Астория порой рассказывала той непозволительно много. Но он не ожидал, что она едва не вспыхнет от ярости, как только увидит его на пороге дома.

— Послушай, я пришёл перед ней извиниться. Она здесь? — устало поинтересовался он, глядя, как Дафна насупилась и скрестила руки на груди.