Лабиринт розы

Но Уилл слышал только собственный голос, неимоверно оглушительный — вероятно, он хотел докричаться до брата: «Сэнди, quel âge auras tu demain?[12] Ты вроде бы Дева? Как и Астрея…[13] Она последней из богинь покинула эту землю…» Уилл не мог объяснить, какая между ними связь, и стал торопливо взбираться по горному склону. Над жерлом вулкана вилась струйка дыма. Он почти выбился из сил, но непременно хотел посмотреть, какой вид открывается с вершины, хотел прикоснуться к вулканической мощи. Он вспомнил, как Деметра облазала Этну в поисках дочери: он должен уведомить ее, что отыскал беглянку. Где он вычитал фразу: «Если ваша душа стремится в Индию, жаждет пересечь океан, то осуществить это можно в один миг»? Теперь позабыл. Его разум рыскал по необъятным неласковым просторам, называемым памятью. Это говорил Бруно — Уилл увидел его лицо.

Он взобрался к самой вершине, но воздух здесь оказался чистым и пах вовсе не серой, как ожидал Уилл, а липовым и виноградным цветом. И розами. Ш-ш! Отец что-то говорит ему, но слова лишь на мгновение обретают форму, а потом рассыпаются на осколки. Чья-то речь заглушает их. «Живые существа не умирают; подобно всем сложным организмам, они просто распадаются. Это больше похоже на растворение, а не на смерть. Но распад означает не разрушение, а лишь обновление. Ибо что такое в конечном итоге жизненная энергия?»

Генри казалось, что сын не слышит его, но он упорно не умолкал:

— Насколько мне известно, это был выдающийся человек. И метафизика не единственное увлечение в его жизни, о котором стоит упомянуть. Он известен и как математик, и как ученый и переводчик. Между прочим, он был шпионом под покровительством Уолсингема[14]; предполагают, будто он первым присвоил себе шифр 007. Он владел богатейшей библиотекой во всей Англии. Но запомнили его именно как астролога королевы Елизаветы — человека, общавшегося с духами или пытавшегося общаться. Мне на это не хватало выдержки, но твоя мать была более гибкой; мы просто избегали таких тем. Она уступала моему пожеланию. Какие бы гены ни были в тебе намешаны, от Джона Ди ты, конечно же, многое перенял, Уилл: и изящество, и дарования, и, наверное, саму склонность к мистике. Я думаю, этот ключ должен открывать что-то, принадлежавшее ему.

Не обращая внимания на медицинскую аппаратуру, из-за которой сын казался таким далеким и недосягаемым, Генри сжал его руку, лежавшую на одеяле. Волосы у Уилла были чистые, аккуратно подстриженные, а лицо — загорелое и прекрасное; но даже загар не скрывал устрашающей бледности. Может, он и слышал, что говорил отец,— он и сам толком не знал. В этот момент он осознавал себя сразу в нескольких местах: он стоял в центре лабиринта, блаженно объятый ароматом роз, залитый светом,— и одновременно на вершине Этны, у самого жерла, вдыхая воздух, напоенный лимонным благоуханием, в ласке лучей, в томной теплыни. «Kennst du das Land, wo die Zitronen bluhn?»[15] — пришла ему мысль. «Знаешь ли ты край, где лимоны цветут?» Как же он ошибся! Сколько времени потрачено впустую вместо того, чтобы выучить как следует хоть один язык, а не эти кусочки и обрывки. Для общения с человеком другой эпохи и культуры явно маловато. Как можно надеяться увидеть мир глазами собеседника, если не можешь высказать серьезное умозаключение? Слово — вот главное, понял Уилл.

— Додона. Дельфы. Делос[16].

Перед его мысленным взором появился треугольник, образованный этими священными местами, а потом Уилл присмотрелся к узорной гравировке на своем ключике. В центре спирали блестела жемчужинка. Почему же он раньше не замечал рисунка? Уилл стискивал в руках кожаный, теплый на ощупь предмет — оказалось, темный старинный фолиант. Он перевернул его обложкой вверх, но глаза не сразу разобрали название, вытисненное золотом. А, да это «Книга старого монарха». С другой стороны обложки над рисунком — олень и треугольник[17],— сделанным материнской рукой, значилось: «Диана Стаффорд».

По щеке Генри катилась слеза, но он не извинялся. А Уилл все плыл по благоуханному морю света. Он по-прежнему не утратил шутливого настроя; все вокруг напоминало Рай в дизайнерском решении «Муджи» — в белых тонах, просторный и прелестный. Уилл изо всех сил стукнул отца по плечу — по крайней мере, вложил в удар все свои мыслительные способности — и проговорил окаменевшими губами: «Но слез твоих, жемчужных слез ручьи, как ливень, смыли все грехи твои»[18].

Генри Стаффорд взял с прикроватной тумбочки объемистый конверт, стиснул в кулаке ключик и вышел из палаты, где ощущался неуловимый запах работающей аппаратуры.

— Мелисса, давай-ка я отвезу тебя домой. Ты весь вечер здесь просидела — молодец, что осталась…

Он потерянно умолк, и девушка крепко сжала его плечо, сказав только: «Спасибо». Она чуть-чуть знала мистера Стаффорда: бывало, он просил ее мать напечатать для него материалы. Но сегодня им пришлось вместе проехать немалое расстояние, и обычное давнее знакомство стало дружбой.