Лабиринт (СИ)

Я не знаю, хорошо это или плохо. Но чуть выдыхаю, откидываясь на сиденье, сжимая подлокотники, и вновь погружаясь в раздумья.

Мне удаётся ненадолго отключиться от реальности, провалившись в тяжёлый, обрывочный сон. Периодически просыпаюсь, продираясь сквозь дрему как сквозь паутину, проверяя, где и чем занимается Катя. Проверяя интернет! Сейчас я уже все-равно ничего не смогу сделать.

В какой-то момент, когда почти весь наш эконом-класс погружается в сон, включая Томпсона, я, наоборот, окончательно просыпаюсь и понимаю, что немного отдохнула. Я почти ничего не ела днём, и это уже дает о себе знать - слегка подташнивает, в теле слабость. Снова много думаю, заставляя себя перекусить тем, что имеется в моей дорожной сумке. Затем аккуратно вынимаю из рук уснувшей сестры книгу, закрывая, читая ее название. «Сумерки», Стефани Майер. Улыбаюсь. Неужели я ещё способна улыбаться? Накрываю ее ноги кофтой, и долго смотрю на спящего Томпсона. Что таится в этой лысеющей черепной коробке, какие планы относительно нас?!

Пока что мы с Катей на нейтральной территории. Со своими документами на руках и небольшим количеством денег. Но это пока, что будет дальше? Контора Томпсона настояла на туристических визах для нас, уверяя, что на месте будет проще утрясти формальности и оформить помощь документально, когда Катюшке подберут и оплатят подходящего донора из базы центрального американского офиса доноров. В Америке другое законодательство, а у нас это невозможно. Я не знаю точно, не юрист, но сотрудники фонда рассказывали мне все очень доходчиво.

Нет, мне намекали конечно здесь, в наших больницах, на вероятность продвинуться в так называемой очереди за деньги, но у нас их просто нет. Я с трудом нашла деньги на билеты в Штаты и обратно, какие-то мелкие текущие расходы, а фонд обещал помочь с недорогим жильём.

Не понимаю. Что с нас взять? Ну не в бордель же нас везут? Невольно смотрю на изможденную, бледную сестру. Работники-рабы в каком-нибудь закрытом цехе из нас тоже сомнительные, и ведь не в Китай же мы едем, в конце концов.

Но тогда откуда столько мелких нестыковок, которые почему-то только сейчас лезут мне в глаза. История Катиной болезни изучалась ими достаточно скрупулёзно. Мы предоставили абсолютно все больничные записи, анализы, выводы, до последней бумажечки, и не только ее, но и мои, плюс заключение по папе. Они хотели убедиться, что у Кати совершенно исключена возможность появления родственного донора. Меня тогда это очень успокоило, ведь их заинтересованность означала, что нам действительно могут помочь.

Где-то совсем рядом заплакал ребёнок, вырывая меня из потока мыслей. Его мама не спешила реагировать, и я подошла к ним, просто чтобы немного размяться. Двухлетний или трёхлетний на вид карапуз рыдал так надрывно, что мне пришлось разбудить его мамашу, которая, охая, засуетилась рядом с ним, жалуясь на свою усталость. Я вернулась на свое место, искренне любопытствуя про себя, к кому или куда они едут вдвоем.

У всех, кто когда-либо бывал в Нью-йорке, сложились разные ассоциации с ним. Чаще всего это небоскрёбы и мосты, или толпа людей с кофе и телефонами, Таймс сквер, Уолл стрит, сплошные огни в темное время суток, нескончаемый поток желтых такси, вкусный уличный фастфуд, запах метро и канализации, своеобразно соединенный с ароматом индийских специй, шоколадные маффины в Старбакс, дух свободы… и этот список может быть бесконечным.

Для меня же этот город ассоциируется с человеком. Всего одним, конкретным человеком, и я бы не хотела это менять, даже зная, что он бесследно, навсегда исчез из моей жизни.

Взгляд мой невольно цепляется за белые клочки облаков причудливой формы, которые проплывают за иллюминатором на абсолютно темном, почти черном фоне неба. Я засматриваюсь.

Облачка попадают в мое поле зрения сначала маленькими, неровными кусками, затем проплывают мимо размером уже с подушку, а затем, там, ночью, через тонкую преграду иллюминатора, все становится совсем белым-бело! Удивительное, завораживающее зрелище.

Может быть, это Бог посылает добрый знак для нас?

Глава 4

Пятнадцать лет назад

Блаженно щурюсь от яркого солнца и, вдыхая полной грудью, бреду по набережной Кони Айленда, многокилометрового песчаного пляжа. Одна. В моей руке хот-дог из закусочной Nathan's Famous, как эпично. Поедаю его, кайфуя от осознания того, что я в самой что ни на есть американской Америке, по ходу впитывая все, что вижу и слышу. Запоминаю.

Кто знает, возможно, на всю жизнь. Я абсолютно счастлива сейчас! В голове роятся какие-то бредни насчёт того, как было бы здорово все бросить и остаться здесь жить. Мне семнадцать лет, а это значит, что мне принадлежит весь мир. Ощущение, что я могу все, не покидает меня ни на минуту в этом чудном крае.