Да, правда, хорошенький. Я невольно засматриваюсь на его чувственные губы чуть дольше приличного. Смеюсь, поймав себя на этом, отводя взгляд.
— И ты добирался сюда час, чтобы пробыть полчаса?
— Ну да. Ты мне нравишься, — запросто признается, и я, увы, как обычно густо краснею, — ты такая миленькая! И маленькая. О тебе хочется заботиться.
Это самое странное признание, которое я когда-либо слышала!
— Тебе что, не о ком позаботиться? Может, возьмешь котенка из приюта?
— А ты похожа на котёнка, — продолжает он свою линию, и я перебиваю его, желая сменить тему:
— Что же за дела у тебя, работа?
— Да, — он не рассказывает подробностей, но, я вижу, вдруг серьёзнеет.
— Сегодня, когда ты звонил, я тоже была на подработке, — выбалтываю, чтобы не казаться такой уж маленькой — это почему-то оскорбляет меня. К тому же, я намереваюсь немного разговорить его, — а где подрабатываешь ты?
— В казино, — отвечает он после некоторого колебания.
— В казино нельзя тем, кому нет двадцати одного года, — замечаю неуверенно.
— И что же за подработка у тебя? — отвечает он вопросом на вопрос.
— Мою посуду в одной кафешке, — признаюсь со вздохом, — в Южном Бронксе. Но платят хорошо.
— Сколько? — спрашивает он, как мне кажется, немного встревоженно, — это очень плохой район, ты в курсе?
— Ну да, — пожимаю плечами, — и что? Пять долларов в час — неплохо.
— Тебе нужны деньги?
— Да, — удивляюсь вопросу.
— Зачем?
— Затем же, зачем и всем!
Он думает еще какое-то время, потом выдает:
— Знаешь, если хочешь по-настоящему неплохо заработать, мы можем взять тебя в схему.
— В какую схему?
Действительно заинтересовываюсь.
— Но это опасно, — Алекс трет лоб, разговаривая как бы сам с собой сейчас.
— Ну, а конкретнее?
Смотрит теперь мне в глаза.
— Ладно, я расскажу, а ты решай сама. Я работаю в подпольных казино, это игральный бизнес, криминальный, понимаешь? Нас там целая команда. И у каждого своя роль. Думаю, для тебя бы тоже нашлось местечко.
— Но мы же несовершеннолетние?
Усмехается.
— Я же говорю, казино подпольные. Там не спрашивают документы на входе.
— И что, ты прямо такой великий картёжник?! — искренне изумляюсь.
— Нет, — он долго смотрит мне в глаза с нечитаемым на лице выражением, видимо, решаясь, открыться ли до конца, — я как бы на разогреве! Но играю нормально, меня кое-чему научили. Потом… выход настоящего каталы. И он, и крыша, и деньги на кон — для всего этого существует команда, одному тут не заработать, будь ты хоть трижды картежным гением, понимаешь?
— Да, — перевариваю услышанное.
— Работаем по ночам, — без тени улыбки продолжает Алекс, а я все еще думаю, возможно ли, что он просто шутит, — разводим только заезжих лохов. Местные криминальные нас знают и не трогают! Если найдётся для тебя местечко, за выход две-три сотни зарабатывать будешь.
Теряюсь. Напряжённо размышляю. То, о чем он говорит — действительно огромные деньги! Но это криминал, он прав.
— За выход — за ночь? И что бы от меня потребовалось?
— Я не знаю, — отвечает он честно, — но могу предположить. Отвлекать от команды, подсказывать… ты подумай не спеша. Если решишься, попробую тебя предложить! Это тебе не мытье посуды за гроши.
— А кто решает, взять ли меня в команду?
— Не я, — коротко бросает он с улыбкой, — подробнее не скажу, и без того наболтал лишнего! Зато я могу тебя порекомендовать. И, кстати, тоже очень рискую. Надеюсь, ты понимаешь, что сказанное в любом случае должно остаться между нами?
Киваю, очень серьезно.
— Но откуда такие сумасшедшие гонорары команде?
— От заработка, — он смотрит так, как-будто бы я спрашиваю какие-то очевидные вещи, — у нас подъемы в десятках тысяч долларов за выход, понимаешь? Только все это идёт наверх. Команда работает на одного очень серьезного человека. И я даже не знаю, кто он.
— А как ты, — голос мой становится совсем тихим, — туда вообще попал?
Понимаю, что это не моё дело. Но Алекс неожиданно рассказывает. Его рассказ короткий, но эмоции бьют через край — я чувствую это, хотя внешне он очень сдержан.
— Меня обокрали на второй же день после того, как я приехал сюда, с первым взносом на учебу! Хотел поступать в Колумбийский университет, привез все документы, — делает паузу, — дед был против Америки, изначально. Поэтому я даже не стал признаваться ему в своих неприятностях. Конечно, я мог бы вернуться и учиться в Англии, — он говорит отрывисто, — но не стал.
Я слушаю его очень внимательно. Через некоторое время он продолжает.
— Этого я ещё никому не рассказывал, — грустно улыбается, сканируя, прожигая меня взглядом своих удивительных синих глаз, — мой дед военный человек, он сразу сказал, что в Америке меня не ждет ничего хорошего, там я разболтаюсь и разве что получу жизненный опыт максимум! И он оказался прав.
— Ты так много говоришь о нем, а что же твои родители?
— Они погибли, — Алекс опускает голову, и я замираю от ужаса, — в дтп, я тогда учился в выпускном классе. Кроме деда, у меня никого нет.
Не смотрю теперь на Алекса тоже, впиваясь пальцами в дерево скамейки, чувствуя его боль. Шепчу «извини», но он ничего не отвечает. Мечтаю сменить тему.