Мы поднялись по каменным ступенькам, окружённым деревьями и цветами, Алан открыл ключом дверь в небольшой двухэтажный домик, внутри которого меня окутала приятная прохлада и полумрак. Алан отряхнул от песка ноги, свои и мои, повёл меня за руку по ступенькам на второй этаж, через спальню с большой кроватью, на просторный балкон, с которого открывался шикарный вид на залив, множество похожих домиков на склонах, большие шатры-рестораны, несколько бассейнов, изогнутую полумесяцем береговую линию и огромное небо. Где-то у горизонта скапливались облака, к которым подбиралось солнце, я примерно прикинула, что до заката ещё часа три, может, четыре.
Алан усадил меня за стол, на котором уже стояли две тарелки с каким-то морским ракообразным, запечённым на огне, я не могла понять, каким именно, потому что на тарелке лежал только хвост, разрубленный надвое, и гарнир из какой-то зелени, фруктов и оранжевого соуса. Алан сел напротив и придвинул к себе тарелку, с жизнерадостной улыбкой объявляя:
– Приятненького! Мне обещали полноценный ужин, но пока они его принесут, я предлагаю съесть вот эту креветку-переростка, я её внизу стащил. Тут ребята вообще по жизни не суетятся, так что ждать можно и час, наслаждайся.
Я кивнула и придвинула к себе тарелку, глубоко вдыхая необычный аромат, не дающий даже намёка на то, что передо мной за блюдо – это горячее, или десерт, или салат, ни малейшего понятия. И ещё я не представляла, каким образом это есть, приборов на столе не было. Я неуверенно посмотрела на Алана, который выгрызал креветочный хвост из панциря, нырнув туда всем лицом и держа его двумя руками, поймал мой взгляд, немного смутился, но тут же улыбнулся с беззаботным видом:
– Здесь едят руками, не стесняйся.
– Тогда я хочу вымыть руки, – осторожно шепнула я, глядя на Алана, облизывающего соус с пальцев. Он указал глазами в сторону комнаты, я встала и пошла искать уборную.
Когда за мной закрылась балконная дверь, я осмотрелась чуть более трезвым взглядом – это была спальня, с огромной кроватью, и я здесь была с мужчиной, только вдвоём. Долгие годы воспитания внутри меня вопили, что я веду себя ужасающе неосмотрительно, и что моей репутации теперь точно конец. Я прислушалась к своим ощущениям и решила, что мне наплевать. Может быть, это из-за того, что естественный отбор лишил меня страха, может быть, из-за письма от мамы, которое принесло хорошую новость, которой я оказалась совершенно не рада.
Прохладный паркет касался моих босых ног, я шла по спальне шаг за шагом, и представляла, что я в пути, не там и не здесь.
Наслаждаться путешествием и не думать о том, что он сойдёт на маленькой станции посреди ночи, а я поеду дальше, и найду его фото в журнале, и буду ненавидеть его за ложь и себя за доверчивость.
Я прошла через спальню, открыла маленькую дверь, за которой была пустая гардеробная с сиротливой курткой Алана на вешалке. За следующей дверью нашлась сверкающая чистотой ванная комната, блестящие краны, большое зеркало. Я включила свет и увидела в отражении себя – растрёпанные ветром волосы, часы Алана над локтем, надпись на груди: «Почувствуй дух юности».
Я вымыла руки, умылась, переплела косу и почувствовала себя лучше.
Когда я вернулась за стол, Алан успел доесть своего моллюска и поглядывал на моего, я придвинула ему тарелку и шепнула:
– Приятного.
– Ты даже не попробовала, – не особенно настойчиво возмутился он, придвигая тарелку поближе, я улыбнулась:
– Ты отковыряешь мне кусочек.
Он рассмеялся и с хрустом разломил панцирь руками, пальцами оторвал кусок мяса, макнул в соус и протянул мне, я взяла и отправила в рот, на вкус было очень странно, но интересно. Дожевав, я придвинула себе тарелку Алана, на которой он оставил пустой панцирь и гарнир, взяла ломтик чего-то яркого и тоже попробовала – оказалось очень кисло, потом резко стало сладко, Алан смеялся с набитым ртом, а я пыталась это прожевать и не рассмеяться. Немного перевела дух и взяла следующий ломтик, эмоций опять было море.