Лабиринт Сумерек

– Синхи составили такую карту, – не оборачиваясь, ответила она на так и не высказанный вопрос Лан-Ара, – поэтому я знаю, куда иду и где выйду.

И, уж совсем неожиданно для Лан-Ара, начала рассказывать о том, откуда появились порталы.

… Все случилось тогда, когда Покровители решили дать смертным любовь. Любовь к красоте. Это было так давно, что ныне дивный дар богов почти выпарился из душ, узорчатой дымкой унесся в небеса. Отались жалкие крохи, мужчины любят женщин, женщины мужчин и своих детей, и при этом проживаем мы свой век сущими слепцами, в сером тумане дней не видя истинной красоты, которая разлита вокруг нас. Разве что в миг последнего вздоха, перед тем, как покинуть Эртинойс, мы замечаем и божественную глубину небес, и мимолетные тени облаков, скользящие по заснеженным горным вершинам, и неповторимую гармонию каждого, даже самого невзрачного цветка. И тогда вместе с последним вздохом мы просим – Покровители, не дайте мне уйти сейчас, когда я только-только смог разглядеть то прекрасное, что окружало меня с самого рождения… Но слишком поздно. И любовь, только проснувшаяся, покидает этот мир, чтобы уже никогда не вернуться… Впрочем, раньше было не так.

Дар любви был силен тогда, у начала Эртинойса. Ийлуры влюбились в солнечный свет, в сочные краски дня. Синхи находили непревзойденной прелесть ночи (и правда, разве можно придумать нечто более прекрасное, чем долина Золотых роз, спящая в паутинке лунного света?). Элеаны любили свои горы, снежные вершины, тающие в вечерних сумерках, зыбкие тропы над краем пропасти. Ну, а кэльчу – о них разговор особый. По воле Хинкатапи получилось так, что его дети увидели истинную красоту Эртинойса в том, что ныне зовется драгоценностями. Они великолепны, не так ли? Агаты, сапфиры, изумруды, рубины – все не счесть, но для нас это просто камни. Для кэльчу они стали подобием Бога.

Позабыв о дневном свете, они бросились рыть твердь Эртинойса, вгрызаясь все глубже и глубже, добывая все новые и новые драгоценности. Тогда же был отстроен великий Кар-Холом, столетия спустя своды пещеры обрушились, погребя под собой более половины города, но тогда это был процветающий город, полный диковин. Дети Хинкатапи все углублялись и углубялись в твердь нашего мира, сколько бы драгоценных камней не было добыто, им не хватало, и не раз можно было застать кэльчу, умирающего от голода, но застывшего благоговейно перед своими сокровищами…

И так продолжалось много лет, пока один из царей этого народа не задал себе один простой вопрос: а какие сокровища хранятся у трона Хинкатапи?

Спешно собрали совет старейшин, отрядили самых лучших воинов, одаренных Силой Взгляда. И они отправились на поиски своего Бога. История умалчивает о том, долго ли они искали трон Покровителя, и каким образом нашли – но результат известен. Один воин, чье имя затерялось в веках, добрался до дворца Хинкатапи и проник в сокровищницу. Видел он там много чудес, но отчего-то пожелал иметь только один изумруд размером с лесной орех. Сунул его в кошель и на цыпочках, чтобы не проснулся Хинкатапи, начал красться прочь из дворца. А бог тем временем дремал, сидя на троне, и с виду был таким же маленьким кэльчу, как и все его дети. Только пластинки на голове оказались не костяными, а из превосходно ограненных бриллиантов, отчего вокруг головы Покровителя прыгали и искрились тысячи солнечных зайчиков. Воин успешно миновал трон, добрался до балкона, под которым шкурой ягненка кучерявились облака… И тут бог проснулся.

– Как ты попал сюда? – спросил он кэльчу.

– Я поднялся по лестнице, – заикаясь, ответил воин. Хинкатапи был веселым богом, но кто знал, как он накажет вора?!!

Испугавшись, кэльчу быстро достал из кошелька изумруд и швырнул его вниз, на Эртинойс – потому как решил, пусть лучше я лишусь драгоценности, но останусь живым.

– Ну так и спускайся обратно, – зевнул Хинкатапи, лукаво прищурившись, – здесь не место смертным, а камень, который ты бросил вниз, слишком велик для твоего кошелька.

Изумруд, падая сквозь небеса, стремительно рос в размерах. Там, где он ударился о твердь мира, образовалось озеро-яма, полное кипятка. Сам камень раскололся на много частей, и осколки разбросало по всему Эртинойсу.

…Нитар-Лисс замолчала. Мерно рысили щеры, пищала мошкара, злая на то, что лица путешественников скрыты сетками, и до них было не добраться. Лан-Ар поерзал в седле, рассчитывая на продолжение истории, но темная жрица не произнесла ни звука, погруженная в свои мысли. Ийлур видел только ее узкую кисть, сжимающую поводья, и вновь поймал себя на том, что испытывает к Нитар-Лисс странную смесь страха, восхищения, ненависти и… любви.

Да-да, именно любви. Наконец-то у него хватило сил признаться себе хотя бы в этом. Любви обреченной, не здоровой, дающей жизнь, а больной, разрушающей свою жертву.

«Это как настойка из лепестков золотой розы», – усмехнулся ийлур, – «дарит смертному счастье, при этом медленно убивая».