Лабиринт Ворона

Ольшевский поднял на доктора подернутый поволокой взгляд, туманный, словно осеннее утро… Такие глаза становились у раненых, которым осталось жить не более суток. Варгушев хорошо знал эту смертельную поволоку, эту нездешнюю томность, присущую взгляду существа, уже переступившего порог потустороннего мира… и невольно содрогнулся от дурного предчувствия.

– Не спешите встретиться с вашей Сьюзи…

Филолог залился краской, словно застигнутый врасплох этой догадкой.

На следующий день он отправился за город, посетить бывшее имение Брюсов в Глинках… и не вернулся. Варгушев ждал неделю, потом вскрыл его комнату, зачем-то забрал тетрадь с переведенными письмами, перекрестился и тихо затворил дверь. О спрятанном в кладовке сундучке он просто не знал. Впрочем, если бы и знал, то зачем ему какие-то старые бумаги?..

Ночью он проснулся от топота ног на лестнице и криков жильцов. Резкий запах дыма ударил в лицо. Квартира Ольшевского по неизвестной причине загорелась. Приехали пожарные. Огонь совместными усилиями удалось потушить, но вся мебель и личные вещи пропавшего хозяина сгорели…

«Может, я забыл там свечу? – корил себя доктор. – Кажется, я загасил ее… или нет?» Так и не вспомнив наверняка, он постарался поскорее выбросить из головы неприятное происшествие. Забот и тревог и без того хватало. Госпитали были переполнены, доктор спал урывками, прямо на больничной койке, не раздеваясь. Обстановка в Москве накалялась. Искать Ольшевского было некому, а вскоре грянул Октябрьский переворот…

* * *

Наше время

Матвей нашел Топоркова в пивной. Тот был пьян, но встретиться согласился. Вероятно, он едва соображал, что к чему. Топорков сидел за столиком у окна, выходящего на улицу, и заливал алкоголем сожаление и страх.

Матвей поморщился от резкого запаха горячих сосисок и прогорклого жира, на котором здесь жарили чебуреки. Заведение с тривиальным названием «Огонек» представляло собой нечто среднее между пивнушкой и чебуречной. Завсегдатаи громко разговаривали, смеялись, одну за другой опустошая толстостенные пивные кружки. Бармен не успевал отпускать изрядно разбавленный пенистый напиток. Под ногами похрустывала рыбья чешуя, на столиках громоздились очистки от воблы и копченого леща.

К этому часу пивная была полна, и Матвею пришлось дать официантке сотню, чтобы она очистила стол от пустых кружек и тарелок с объедками. Женщина выглядела усталой и измученной, ее волосы растрепались, кожа лоснилась от пота.

– Идемте со мной, – сказала она двум собутыльникам Топоркова. – Людям поговорить надо. Я вам у стойки налью, за его счет…

Она показала на Матвея, и тот протянул ей еще купюру со словами:

– Я угощаю!

Мужики, радостно переглядываясь, поднялись и двинулись за официанткой, пытаясь заигрывать с ней. Та привычно отшучивалась.

– Ты, что ли, дом собрался строить? – прищурился Топорков. – Приспичило, да? До завтра подождать не мог? Видишь, я отдыхаю? Имею я право отдохнуть?

Он едва ворочал языком, и Матвей усомнился, стоило ли ему приходить сюда. Однако пьяный расскажет гораздо больше, чем трезвый. Если, конечно, не свалится фейсом в салат. К счастью, салата на столике не было.

– Ну, че тебе надо? – продолжал грубить Топорков. – Может, ты никакой не з-заказчик? Может, ты мент подосланный?

Надо отдать ему должное, несмотря на хмель, он мыслил правильно.

– Я не мент, – покачал головой Карелин. – Мне твой дом понравился. Который в Ласкине! Я туда на рыбалку ездил. Хочу такой же.

– Ты все-таки мент…

– Говорю же, дом хочу построить. Быстро и качественно.

– До з-зимы… нереально…