Он признался в том, что в преступном сговоре с бывшим генералом Проскуровым, а также и с другими генералами, главным образом, авиационными, готовил государственный переворот с целью убийства товарищей Сталина, Молотова, Жданова и Щербакова и реставрации в СССР власти помещиков и капиталистов.
Кроме того, он готовил поражение авиации Красной Армии в будущей войне, культивируя среди личного состава слухи о ненадежности советской авиационной техники («гробы»), организовывая постоянные летные происшествия, порчу материальной части и т.п.
Разумеется, ему было предложено назвать сообщников.
Рычагов было заупрямился, но следователи Родос, Шварцман, Матевосов и Семенов, выделенные в специальную бригаду для проведения этого важнейшего дознания особой государственной важности, были большими мастерами своего дела.
Почти одновременно с Рычаговым были арестованы и его основные сообщники по преступной группе (заговору): начальник Военно-воздушной академии генерал-лейтенант Федор Арженухин, генерал-лейтенант Петр Пумпур – командующий ВВС Московского военного округа, генерал Иван Сакриер – начальник управления вооружений главного управления ВВС и виднейший конструктор авиационных пушек Яков Таубин.
Следствие быстро установило, что, хотя «вооруженцы» действовали в сговоре с группой Рычагова, ими была создана и собственная диверсионно-вредительская сеть, которую, помимо Сакриера, возглавлял заместитель начальника главного артиллерийского управления НКО СССР генерал Георгий Савченко и начальник отдела этого управления генерал Степан Склизков. Оба были немедленно арестованы. Затем, изобличенные показаниями, были схвачены: начальник штаба управления ВВС генерал-майор Володин, командующий ВВС Дальневосточного фронта генерал-майор Гусев и генерал-майор технических войск Каюков – начальник одного из управлений НКО.
Допросы, аресты и обыски продолжались. Сменяя друг друга, следователи работали круглосуточно. У Сталина даже на душе стало легче. Подумать только, чем могла закончиться «Гроза», начнись она при таком количестве изменников в Военно-воздушных силах? Хорошо, что хоть в последний момент это гнездо предателей удалось накрыть.
Немецкий посол в Москве граф Фридрих Вернер фон Шуленбург вернулся из отпуска 30 апреля. Он привез в Берлин меморандум, составленный совместно с военным атташе генералом Кестрингом. В меморандуме указывалось, что поскольку СССР находится в полной политической изоляции, расширение экономических отношений с ним неизбежно приведет сначала к более тесному политическому, а затем и к военному союзу, весьма выгодному для Германии.
28 апреля Гитлер вызвал Шуленбурга к себе.
На столе фюрера лежал меморандум, написанный Шуленбургом и Кестрингом.
– Что вы мне тут пишете, граф, – поинтересовался Гитлер, – как я могу следовать вашим рекомендациям, если Сталин уже принял решение на меня напасть?
Шуленбург был ошеломлен таким началом беседы.
Однако, справившись с волнением, граф твердо заявил Гитлеру, что не верит в возможность нападения России на Германию. Напротив, в Москве все встревожены слухами о предстоящем нападении Германии на СССР.
– Вы не верите, что Сталин может напасть на нас? – спросил Гитлер Шуленбурга. – Вы не верите, граф, а я верю. У меня больше информации на этот счет, чем у вас, хотя, казалось бы, должно быть наоборот.
Фюрер подвел оторопевшего посла к карте, на которой были изображены знаменитые Белостокские и Львовские балконы, и водя пальцем по синим условным знакам, изображающим советские танковые, пехотные и кавалерийские дивизии, артиллерийские полки и аэродромы, спросил у Шуленбурга, можно ли подобное сосредоточение войск квалифицировать иначе, чем стратегическая концентрация накануне вторжения?
– Рейхсканцлер, – пытался возразить Шуленбург, – я уверен, что вы преувеличиваете опасность. В любом случае война с Россией, кто бы ее ни начал, будет трагедией для обеих наших стран. В то время как дальнейшее экономическое и политическое сотрудничество, о чем я указал в доложенном вам меморандуме, принесет неисчислимые выгоды нашей стране.
– Что вы меня уговариваете, граф? – усмехнулся Гитлер. – Я не собираюсь нападать на СССР. И если сделаю это, то только в том случае, когда у меня не будет никакого другого выхода. А так я, в принципе, совершенно с вами согласен и готов всячески содействовать улучшению отношений между нами и Кремлем…
Алогизм всех поступков Гитлера приводил графа Шуленбурга в отчаяние. Он покинул на следующий день Берлин в полном убеждении, что его долгом является предотвращение любой ценой будущей войны между Германией и Россией и создание того немецко-русского союза, о котором мечтал еще Бисмарк.
Граф Шуленбург решил начать собственные секретные переговоры с русскими, чтобы предотвратить «сползание к войне» со стороны двух великих держав.