Лабиринты чувств

На такси, разумеется, денег не было: зарплата у штатных газетчиков невелика, гонорары тоже оставляют желать лучшего, а телепередача делалась и вовсе задаром. Это был «пилот», некая заявка на будущее: если получится успешной, то только тогда… Ох, уж это неопределенное «тогда»! Звучит почти как «никогда». Особенно для Юльки, не умеющей и не любящей строить долгосрочные планы…

Впрочем, нет времени на то, чтобы впадать в уныние Надо торопиться жить…

Из двадцати минут, отпущенных на дорогу до завода, оставалось всего двенадцать…

На проходной Юлю притормозили.

— Минуточку!

— У меня ее нет!

Действительно, именно в этот миг она должна была перешагнуть порог директорского кабинета.

— А пропуск есть?

— Должен быть заказан. Синичкина, корреспондент.

— Посмотрим в списке.

А список такой длинный! И фамилии в нем, видимо, расположены по алфавиту. «С»- ближе к концу. Ну почему она не родилась, скажем, Аббасовой?

— Ага, вот. Ю.В.?

— Ю.В.! — Юлька ринулась было через турникет, но ее снова остановили:

— Паспорт!

— Нет с собой паспорта! Но директор меня ждет.

— Откуда мне знать, что директор ждет именно вас?

— Я же Синичкина Ю.В.! Юлия Викторовна?

— Докажите. Предъявите любое удостоверение личности. Предприятие у нас стратегическое…

Юлька стала лихорадочно рыться в сумочке. Там оказался только проездной в пластмассовой рамочке да помятый кусочек картона — пропуск на телевидение. Не постоянный, а декадный: зловредный Андрей Васильевич таким образом подчеркивал, что в любой момент может Юлю уволить.

— Такой сойдет?

— А где фотография?

— Сейчас.

Чтобы не фотографироваться каждые десять дней, Юлька не приклеивала снимок к пропуску, а прикрепляла канцелярской скрепкой. Естественно, в сумочке, где все лежало беспорядочно и вперемешку, скрепка постоянно соскакивала.

Наконец она нащупала фотографию 3х4 и предъявила ее:

— Это я. Похожа?

— Ладно. Идите.

— Благодарю вас. Я уже опоздала.

Через три… даже через четыре ступеньки по лестнице вверх… четвертый этаж…

— Эй! Куда вы! Можно на лифте! — донеслось ей вслед от проходной.

Какой там лифт! Его еще ждать нужно!

Вот она, просторная приемная, обставленная солидной кожаной мебелью.

Пожилая секретарша с шевелюрой, подкрашенной фиолетовыми чернилами, предупредила:

— Тарас Францевич просил перед вами извиниться…

— Опоздала?! Но это из-за вашей проходной…

— Наоборот. Директор поручил спросить, не сможете ли вы немного подождать. Он прекрасно знает, что у вас, журналистов, каждая минута на счету, однако у него незапланированный посетитель. Американец.

— Что за вопрос! Конечно, подожду.

— Кофейку?

— Что вы! Не беспокойтесь! — замахала руками Юля. Ей было неудобно утруждать пожилого человека.

— Это входит в мои обязанности, — улыбнулась секретарша. — Не стесняйтесь.

— Я и не стесняюсь. Журналистка — профессия не застенчивых. Только давайте, я все сама налью. И себе, и вам. Не сахарная, не растаю.

— Хорошая вы девочка, — сказала секретарша, и тут на ее столе загудел зуммер. — Извините, вызывает.

Она исчезла за тяжелой дубовой дверью, и через минуту выглянула оттуда, очень довольная:

— Тарас Францевич передумал. Вы не помешаете его беседе с американцем. Заходите. А кофе я все-таки принесу сама — вам троим.

— Знакомьтесь. — Директор представил посетителей друг другу. — Это мистер Квентин Джеферсон. из Соединенных Штатов. Работает в отрасли, смежной с нашей.

Посетитель чопорно поклонился.

— А это — Юлия Синичкина, корреспондент, восходящая звезда российской журналистики.

— Отшень приятно! — Американец взял узкую Юлину руку в свои огромные лапищи и галантно поцеловал. Но не ограничился этим, а добавил приятным бархатистым голосом, которому сильный акцент придавал особое очарование:

— Хороший нэйм… имя. Синьитчка — это маленькая синьитса. The bird. Порода птьитс.

Юлька испугалась, что директор сейчас рассердится: у него каждая минута на счету, а иностранец разглагольствует на посторонние темы! Так и на ее интервью времени не хватит!

Однако Тарас Францевич, вопреки ожиданиям, казалось, был в восторге от завязавшейся беседы:

— У нашего гостя обширная эрудиция! — произнес он почтительно и любезно.

— Благодарья ваш великий поэт Пушкин! — объяснил мистер Джефферсон.

«Везет мне на знатоков Пушкина, — подумала Юлька. — Вчера Денис, сегодня этот… как его… Квентин».

Директор заинтересованно спросил:

— Разве Пушкин писал о синичках?

— О, е! — отозвался мистер Джефферсон. — Спой мне пьесню, как синьитса чихо за морем джила!

Директор на полном серьезе продолжил:

— Спой мне песню, как девица за водой поутру шла!

Очень странный был диалог — особенно учитывая, сколь занятой человек Тарас Францевич.

«Люб опытно, почему он так лебезит перед этим иностранцем? Наверное, тот прислан со своего предприятия, чтобы заключить с российским заводом какой-то очень выгодный контракт».

Она присмотрелась к американцу повнимательней.

Это был крупный широкоплечий шатен лет тридцати пяти. В его необычно ярких голубых глазах ясно читалась поэтическая мечтательность, несмотря на то что работал Джефферсон в технической отрасли, смежной, по словам директора, с машиностроением.