— Не буду, — сказала Юлька. — Я его отключу. Это по работе…
Но нянька, как изъятую с места преступления улику, сунула пейджер врачу.
— Эфир… Это что?
— Телевидение, — безучастно ответила Юлька.
— Так звони.
Все-таки магически действует на людей одно упоминание о ТВ…
Юлька машинально набрала номер:
— Андрей Васильевич? Уже прошло по «Орбите? Звонили? Спасибо…
Шеф проглотил обиду и теперь искрение поздравлял. Владивостокцы уже отсмотрели Юлькину передачу и были в полном восторге, начальство тоже…
Но это Юльку ни капельки не трогало…
— Почему? Я рада… — кисло выдавила она. — Но приехать не могу. Я в больнице. У меня просьба: запишите мне кассету.
Слышно было, как заволновались вокруг шефа все, кто толпился в редакционной комнатке…
— Ничего страшного, — успокоила Юлька. — Давление подскочило… Да, надо больше отдыхать… Вы совершенно правы…
Надо же, именно в тот момент, когда по телевизору будет идти ее первая большая авторская передача, она будет лежать на операционном столе…
Ирония судьбы…
В глазах у врача теперь ясно читалось уважение.
— Хотите, я скажу хирургам, чтобы вас взяли первой? Ждать всегда хуже.
Юлька помотала головой:
— Нет, спасибо… Я еще не готова… Мне надо собраться …
Она взяла протянутый врачом пейджер, выключила и бросила в пакет.
Вот теперь ей надо все-таки решиться и шагнуть за последнюю дверь. И дорога назад будет отрезана…
А Квентин живет себе и в ус не дует. Не страдает, не волнуется. У него все в порядке, все о’кей, как и положено добропорядочному американцу…
Ах, Квентин… Венечка… Если бы ты только знал, через сколько кругов ада вынуждена теперь пройти твоя бывшая возлюбленная…
За окнами стояла июльская жара, а Юльку знобило. Она поплотнее запахивала полы халатика, как будто это могло помочь. Сюда бы дальневосточную медвежью шкуру, завернуться бы в нее, как в кокон…
Кажется, эти затхлые коридоры никогда не просыхают: вон, на давно не беленном потолке желтеют и пузырятся разводы от вечной влаги.
Какая злая ирония в том, что заведение называется роддомом! А женская очередь, которая тут выстроилась, единодушно хочет одного: избавиться от будущих детей.
Может, где-то в другом крыле или на другом этаже кто-то и рожает, но там, видимо, начинается уже какой-то иной мир полный светлых и радостных ожиданий.
А впрочем, ведь и там, должно быть, так же зябко и промозгло. Брр! Даже воздух кажется несвежим и застоявшимся.
Наверное, роженицы каждый раз умоляют, чтобы их поскорее выписали домой вместе с их маленькими агукающими кулечками, перевязанными розовыми и голубыми лентами…
А может, молодые матери, ослепленные счастьем, не замечают гнетущей атмосферы этого здания? Ведь их помыслы — совсем о другом. О новой жизни, которая только-только начинается…
А у Юли, как и у ее соседок по мрачной очереди, сегодня все кончается. И поэтому Юля не может не заметить, какое это жуткое место. Она замечает все. Тем более что она — журналист, и глаз у нее наметанный.
Вот сидит совсем юная девчонка. Ее, наверное, «поматросили и бросили», и она побоялась признаться родителям, что находится в «интересном» положении. Пришла сюда тайком от домашних, выдумав в оправдание какую-нибудь поездку на дачу к подружке…
А вот немолодая женщина, у которой уже седина кое-где пробивается. Похоже, считает, что рожать в таком возрасте не только опасно, но и просто неприлично. Сплетни пойдут, знакомые пальцем будут тыкать: ей уж в бабушки впору, а она… Не исключено, что она уже на самом деле успела стать бабушкой, а где это видано, чтобы дети были младше внуков!
А рядом сидит пациентка еще довольно молодая, только очень измотанная. Тапочки у нее порванные, пальцы выглядывают наружу. И стриглась она, видимо, самостоятельно: не было денег на парикмахерскую. Возможно, у нее уже есть дети, и следующего ей просто не прокормить…
Словом, все, кто тут собрался, явились в этот страшный дом не от хорошей жизни…
Разумеется, благополучные дамы тоже прерывают беременность, но только в других клиниках, платных, приличных и чистых. А впрочем, какая разница! Где ни делай аборт, все равно страшно.