Лабиринты Гипербореи

-Уже поняла, – улыбнулась волшебница, – так и по образу рассмотрела. Сильно он в душу тебе запал. И напрасно.

Гера знала о русе немного, только по рассказу Боруна и смутным слухам, долетавших в Затулье и в Индию:

– Много крови пролил, нещадно и жестоко бился, словно смерти искал. Семья? Не слышала. По слухам, всё в походах… Кого воевал? А всех подряд! Высоко поднялся, сильным воеводой стал. Когда и где царскую власть состяжал, не знаю, но володел народами, верно. Борун говорит, он между морями прошёл и всех под себя подмял, а последний след его в Копте остался. Там он, Сокол твой, и похоронен, вроде. Давно, столетие назад, может быть…

Горькая правда о Соколе обожгла девочку – царь, жестокий захватчик. Но она тотчас нашла русу тысячи оправданий: «Он переживал! Из-за меня, конечно. Потому и не женился…»

Но мечта – встретиться с первой любовью, обнять его, увидеть, как заблестят его глаза, как радостно улыбнётся Сокол и назовёт ласковым тайным именем – истаяла, развеялась, ушла в прошлое. Грустно стало Русане. Она замолчала, отвернулась от Геры, незаметно смахнула слезу и сделала вид, что рассматривает природу, проплывающую мимо. Да так незаметно и увлеклась.

Слишком отличался лес, если джунгли можно назвать «лесом», от сибирской тайги. Вместо елей и берез, вместо длинноиглых сосен вдоль тропинки росли разлапистые пальмы, перистые пальмы, широколистые пальмы и ещё – кто знает, какие, но – пальмы, пальмы и снова пальмы! Кроме того, всё это зелёное буйство цвело разнообразными формами. Бутоны, многосоставные цветочные головки, широченные лепестки источали сладкие ароматы. К тому же они состязались пышностью и причудливым окрасом с бабочками и птицами, которые беспрестанно голосили и трещали.

За следующим поворотом тропинки возник каменный забор. Воины в тюрбанах и с кривыми саблями почтительно распахнули ворота. Они не скрывали своего интереса к девушке, сопровождавшей волшебницу, откровенно пялились и чуть не свернули себе шеи, провожая Русану взглядами. А та смотрела по сторонам на диковинные цветы и удивлялась про себя: «Оказывается, до дворца не так и далеко».

– Конечно, ведь разговор скрашивает расстояние, – улыбнулась Гера.

– Ой, я и забыла, что вы мысли читаете! – засмущалась Русана.

Но тут к ним навстречу выбежал молоденький слуга, зачирикал на непонятном языке. Волшебница величественно кивнула, и слуга умчался по лестнице во дворец. Стайка девушек бережно подхватила каждую гостью под локотки и сопроводили наверх по ступенькам.

В дверях дворца стоял толстый и смуглый мужчина, похожий на русскую матрёшку. Его просторные бирюзовые шаровары нисколько не сочетались с фиолетовой, ослепительно яркой блузкой или курткой. Ткани лоснились и сияли, выглядели очень нарядно, но совершенно не по-мужски. Так подумала Русана, но промолчала и покосилась на Геру – прочла ли та эти мысли?

Однако волшебнице было не до копания в чужих головах. Она заспорила с «матрёшкой», резко и отчетливо чеканя слова. Тот надулся и побагровел, попробовал повысить голос. Гера не приняла предложенного тона, повернулась, чтобы спуститься с лестницы. «Матрёшка» немедленно сменил тон на просительный, поспешил за волшебницей, едва не хватая ту за рукав. Гера бросила на него презрительный взгляд, и что-то приказала – как кнутом щёлкнула. Разноцветный спорщик закивал часто-часто, словно курица на рассыпанное зерно, отошёл, похлопал в ладоши.

– Вы о чем-то важном спорили, – осторожно спросила Русана, чтобы не умереть от любопытства, – раз он так раскипятился? Он, вообще, кто?

– Наместник, – скривила губы волшебница, словно отведала горького перца.

– Наместник чего?

Русана втайне ждала, что их посадят на слона, но вельможа вызвал паланкин, который почти бегом поднесли двенадцать мужчин, по шестеро спереди и сзади. Вычурный деревянный короб, украшенный резьбой, ярко раскрашенный, снаружи выглядел, как золушкина карета. Но внутри – ещё краше. Изумительной красоты рисунок, словно вышитый иглой на тонкой ткани – первое, что бросилось Русане в глаза.

Немного помолчав, будто взвешивая на невидимых весах «говорить – не говорить», Гера откинулась на подушки и поделилась переживаниями с обретенной ученицей:

– Мир становится хуже. Руководят людьми бесталанные и недостойные. Взять хоть этого. Он племянник махараджи, совершенно бездарен, зато заносчив. Вместо того, чтобы облегчать жизнь людям, вводит новые налоги… Представляешь, отказался прокладывать дорогу, а направил рубщиков добывать древесину. Ему, видишь ли, нужны только белый сандал, железное и хлебное дерево!

– Но вы же волшебница, – изумилась девочка. – Прикажите, и всё!

– Увы, он не подчинится. Говорю же, мир изменился. Слово волхвов мало значит для царей и воевод. Они мыслят по своему, называют себя равными богам… Ты думаешь, почему я веду храмовую жизнь?