Лабиринты надежд

— Пошарь в холодильнике, там был персиковый компот. Мне надо переодеться. Видишь ли, дитя мое, этот костюм, автомобиль и даже сорочка взяты напрокат. — Из комнаты, куда удалился Гудвин, донесся хриплый смех. Стоило затевать маскарад, чтобы ввести в заблуждение голодного бедолагу, задолжавшего двести баксов.

— Триста пятьдесят, — поправил Сид, вскрыв найденную банку консервов. — Но сто мне должен Клиф.

Арчи появился на кухне, одетый в довольно застиранную фланелевую пижаму.

— Поздний час, слишком много впечатлений. В угловой комнате имеется роскошный диван. Не наедайся сладкого, бельишко найдешь в тумбочке. Завтра отсыпайся. Раньше полудня я здесь не появлюсь, попробую утрясти кое-какие проблемы. — Он оторвал кусок бумажного полотенца и аккуратно обтер со стола капли компота.

— Мне дожидаться тебя? — Сид сосредоточенно уплетал персики.

— Ха! Можно подумать, Сида Кларка ждут в другом месте… Ты уж лучше не высовывай отсюда носа, дорогой, и готовь исповедь. Не вздумай воспользоваться моим телефоном. Линия прослушивается.

— Может быть, мне лучше уйти? — Сид нерешительно поднялся. Положив руку на его плечо, Арчи опустил худое тело на табурет. — Без сантиментов. Я рад твоему обществу, парень. А если честно — ты мне нужен. А я — тебе. Так уж вышло, старина.

На следующий день новые знакомые сидели в гостиной. Арчи сосредоточенно курил «Винстон», мастерски выпуская дым в сторону открытого окна, Сид теребил какой-то потрепанный журнал. Он оставил кроссовки в прихожей, носки выкинул в мусорный бак, и теперь почему-то стеснялся закинуть ногу на ногу, выставив на обозрение босую ступню. А ведь приходилось Сиднею Кларку мелькать перед публикой едва прикрытой задницей, причем без всяких комплексов. В Арчи было нечто старомодное, сдержанное и в то же время — опасное. В домашней пижаме он хоть и не тянул на джентльмена, которого стоит грабануть, но и квартира, и обстановка, и эта пижама казались грубым камуфляжем эксцентричного обитателя аристократического поместья. Даже словечки уличного жаргона, украшавшие его речь, звучали театрально, как у актера королевской труппы, задумавшего сыграть в современной пьесе.

— Излагай коротко и внятно. Можешь не вдаваться в подробности. Детали я домыслю… — Арчи прищурился, наблюдая за Сидом сквозь дым. — Непросто приходится нищему красавчику? Не ошибусь в утверждении, что ты из хорошей семьи.

— Мой отец издавал во Флориде газету с левым уклоном. В юные годы он считал себя коммунистом… Мама тоже работала в издательстве. Кажется, она была журналисткой… Я все это плоховато помню.

— Сбежал из отчего дома?

— Мне не было и семи, когда произошла… Ну, вы наверно слышали… Мы возвращались с загородного пикника — я с родителями и наши друзья с девчонками чуть постарше меня. Машину остановили какие-то люди, отец успел пригнуть мою голову и навалился сверху… Выстрелы слышались долго и дождем сыпалось стекло от разбившихся окон… Я остался в живых один.

— Печально… Припоминаю что-то. Какие-то издательские разборки, зверское нападение и прочее… Кларк, Питер Кларк, так, кажется, звали твоего отца?

— Верно… Меня забрал мамин брат — Джузеппе Амирато. Моя мать была итальянкой… Дядя окончил Миланскую академию, у него огромная студия на крыше красивого, жутко выпендрежного дома. Правда, совсем старого и в скверном районе… Мимо нас все время проносились поезда. Он отдал меня в частную школу и брал иногда только на уик-энд.

— Щедрый дядя…

— Дело в том, что мамина семья считалась довольно состоятельной, и Джузеппе, чтобы получить долю наследства сестры, оформил опекунство над сиротой. Я ни в чем не нуждался. — Сид опустил голову и сжал зубы.

— Понимаю — твой дядя не стал твоим другом. Молодящийся холостяк, сердцеед, бабник, картежник, богемный тип. — Арчи поморщился. — Тебе не слишком повезло.

Сид пожал плечами:

— Бывает и хуже… В общем, я окончил школу и стал помогать дяде. Нет, нет! Он устроил меня учиться в художественную мастерскую, я помогал ему работать с глиной в свободное время… Честное слово, я тогда плохо понимал, что происходит! Я сам только пару раз попробовал затянуться, но все время таскал «посылки» парню из художественного отделения. Черные тубусы для рисовальных листов.

— Твой дядя приторговывая наркотой?

— Ну… Там все покуривали травку… Не знаю, было ли что-нибудь в его тубусах более серьезное. Мне больше нравилось рисовать. Без всяких глюков на холстах появлялись такие офигенные композиции! Дядя продавал их, выдавая за свои. Даже в журнале «Арт» была напечатана большая подборка и в ней три из семи картин — мои!.

— Верю. А девушки? Ты ведь смазливый малый, хотя слишком «итальянистый», что бы производить впечатление на миланских красоток. Здесь твой тип более оригинален.

— У меня была девушка, — неохотно признался Сид. — Эмми исполнилось пятнадцать. Мы твердо знали, что поженимся, как только позволит возраст. Она училась вокалу, а я рисовал с неё ангела… Потом… потом вышло совсем по-другому.

— Догадываюсь. Твой дядька соблазнил крошку.