А что же Мари? Они ведь единоутробные. Но она не могла быть чудовищем. Уж слишком много времени они проводили вместе в последние дни – заметила бы хоть что-то. Единственное, что всегда поражало Нику в подруге, так это ее маниакальная страсть к брату и забота о нем. «Я сделала свой выбор и буду с ним до конца, что бы ни случилось» – что-то подобное сказала она тогда у костра. И Нике иногда казалось, что Маркелы вовсе и не родственники. Может, они придумали эту байку для забавы, а сами страстно любят друг друга и собираются пожениться? Может, они всего-навсего извращенцы, и все это – некая игра, понятная только им двоим?
Ника закрутила кран и провела ладонями по волосам. Вода стекала по лицу, одежда насквозь промокла, но ей было все равно. Ника закрыла глаза и в оцепенении просидела несколько минут. Ей было страшно. Чувство, которого она избегала многие годы и которое нещадно глушила таблетками вместе со всеми остальными. Несмотря на все, что ей удалось узнать за последние месяцы, в сегодняшнее открытие верилось с большим трудом.
В шее резко кольнуло, и это место защипало от воды. Ника притронулась к коже и, нащупав припухлость, тут же отдернула руку: кончики ее пальцев были в крови.
Она с шумом втянула воздух. Новая рана, новый шрам, все началось снова… Ника с ужасом наблюдала, как вода, капавшая с носа, смывает кровь и красная полоса тянется вниз по руке, теряя насыщенность.
Из глаз невольно брызнули слезы, и она заскулила, до боли прикусив губу и уткнувшись лбом в холодную стену душевой. Помнила, хоть и мечтала забыть, что сделала в тот раз. Эту сраную вилку, так удачно оказавшуюся под рукой. Удар, еще удар. Била и била. Но ей было недостаточно. Недостаточно просто наказать его… И сколько крови было. Яркой, багряной и такой пахучей, что разъедало ноздри. Но она даже нос рукой не зажала – только макнула пальцы в эту кровь, понюхала, не отрывая взгляд от месива на его шее, и размазала по своему лицу.
– Я тоже чудовище, – шептала Ника, ударяя кулаком по кафельному полу: кожа на костяшках содралась, раны защипало. – Я чудовище… чудовище…
Слезы градом катились из глаз, и боль в груди была настолько сильной, что ей хотелось кричать. Что-то металось внутри, что-то грозилось вырваться, защитить ее, уберечь рассудок от тех воспоминаний, снова унести в забытье, подальше от реальности.
То, что Ника всю жизнь считала сказкой, то, во что отказывалась верить, то, что и не думала впускать в свои скептические мысли, настигло ее в одночасье. В другом мире живут монстры, о которых не рассказывают детям в бабушкиных книжках. Маркел был таким монстром. И кажется, она тоже.
Следующая неделя превратилась в жуткий кошмар. Хоть рана на шее зажила быстрее, чем те, на спине, которые обрабатывала Мари, Ника больше не могла игнорировать происходящее. Вновь и вновь она возвращалась к тому, что увидела в переулке, и каждый раз фантазия дорисовывала то, что тогда было незримо: как он режет свою кожу, как прикладывается губами к ране…
Раньше, после вид
Ника поняла, что не справляется. Никогда раньше ей не нужно было обсуждать происходящее в жизни с другими, никогда она не искала понимания и сострадания. Потому что никогда раньше так не беспокоилась за свою жизнь. Нет, она не боялась умирать, но вдруг поняла, что боится умереть в неведении.
То, что она сотворила с Сэмом Бэрри, – это всего лишь оборона. Ника защищалась, не знала, как решить проблему по-другому. Но что, если это не так? Что, если то было лишь началом? И тогда где проходит граница ее жестокого безумия?
Как мантру, она сотни раз повторяла это себе, но все реже и реже могла игнорировать голос на задворках сознания.
– А ты не знаешь, кто это?
Мари сидела на кровати и рылась в папке с какими-то листами. Один из них она протянула Нике.
– Лицо такое знакомое, но я не соображу… Учились вместе, что ли… – задумчиво добавила она.