Лабиринты рая

— Считай это приключением, — говорит Джим, борясь с очередным приступом тошноты. — Нам очень нужно, чтобы ты это сделал. Ты попробуешь, сын? Ради меня, попытайся.

* * *

— Ни в коем случае. Выход из системы означает, что ты потеряешь огромную часть своего потенциала, — заявил первый хост Боба и Бетти, охотников за вирусами.

— Твой отец прав, Гейб, ты слишком много вложил труда, чтобы сейчас все бросить, — поддержал его второй.

Мои родители: доктор Роберт Хэлл и доктор Беатрис Хэлл. Знаменитые ученые. Или лучше — ученые-знаменитости? Папа — эпидемиолог. Мама — микробиолог. Медики, их работа — бороться с болезнями. Союз «Чистые руки».

Мое имя — мое настоящее имя — Габриель Кеннеди Хэлл. Мне никогда оно не нравилось. Хэллоуин, мое прозвище, производное от нашей фамилии, но родители так меня не называют. Для них я всегда Габриель.

— Отдайте меня в обычную школу, — предложил я.

— Мы обсудим это в конце семестра, — отрезала мать. — Мне не нравится эта идея — забрать тебя из школы раньше.

— Но ГВР небезопасна.

— Доказательства, — потребовал отец.

Я вздохнул: их у меня не было. Сканирование мозга ничего не показало: как только я рассказал родителям о случившемся, они тотчас помчались в пункт первой помощи, но отсутствие физических повреждений доказывало, что амнезия была чисто психологической. А то и вовсе отсутствовала, если признать, как это сделали мои родители, что я «притворяюсь» или «преувеличиваю, чтобы привлечь к себе внимание».

Считалось, что я склонен преувеличивать, делать из мухи слона. Это не первая моя неприятность в академии, а потому они считали, что я — волк в овечьей шкуре. «Вы никогда не верите мне», — хотелось мне сказать, ну или что-нибудь подобное, но я не мог это сделать. Они верили мне. Они меня любили. То есть могли принимать неверные решения с чистой совестью.

— Может быть, нам стоит устроить консилиум? — предложила мама.

— Мне это не поможет, если я умру.

— Ты говоришь глупости. Никто не хочет тебя убивать. Но боюсь, что я сам это сделаю, если ты не прекратишь нас тиранить, — пошутил папа.

Я молчал. Захотелось курить.

Мама вырвала сигарету у меня из рук.

— Кажется, ты хочешь заполучить рак легких, — сказала она.

— Будто он не лечится, — возразил я.

— Будто тебе понравится лечение, — продолжил папа.

Я хмыкнул и скрестил руки на груди. Это означало, что я не в настроении. Дверь открылась, и директор пригласил нас войти.

— Спасибо, что подождали, — улыбнулся доктор Эллисон. — Заходите, пожалуйста.

* * *

Ярко-синяя с длинными изящными плавниками: сиамская бойцовская рыбка.

Ярко-зеленая, похожая на торпеду: радужная рыбка. Красно-белая с мягкими мешками у глаз: рыбка-телескоп.

Я предпочитал аквариум остроумию Эллисона. Он подлизывался к моим родителям, делал им комплименты, обсуждал старые времена, намекал на пожертвования. Я не слушал его. Я разглядывал рыбок.

— Когда он внимателен, — продолжал директор, — он прекрасный студент, но в этом семестре он стал очень рассеянным. Нерациональное использование учебного времени сочетается, по словам Маэстро, с саркастическим, неуважительным поведением. Я верно говорю, Гейб?

Я прищелкнул языком. А как насчет того, что делает Маэстро?

— Гейб?

Я наклоняю голову.

— Извините, я не согласен.

— Как ты тогда это называешь?

— Здоровая паранойя.

— Паранойя не бывает здоровой, — отметил он. Только посмотрите, на радужной рыбке белые пятнышки — безобидные изменения кожи или болезнь? Паразит может оказаться очень опасным. Я поймал себя на том, что страстно желаю, чтобы в аквариуме завелась смертельная инвазия. Меня, кстати, поразило, что глава эксклюзивной подготовительной медицинской академии не в состоянии позаботиться о здоровье своих пресноводных особей, а ведь это проще, чем заботиться о людях.

— К тому же у тебя пропуски без уважительной причины.

— Сколько? — захотела узнать мама.

— Три за прошедший месяц, включая вчерашнюю вечернюю экскурсию. — Он бросил на меня взгляд. — Подозреваю, ты можешь это как-то объяснить?

— Мне понадобилось выйти. Кто-то меня выпихнул, — ответил я. Просто и со вкусом.

Они спросили кто.

— Я не стану называть имен, — заявил я. — Возможно, стоит поставить в мою комнату камеру слежения.

— Это незаконно, — заволновался Эллисон.

— В самом деле? — с невинным видом спросил я, хотя сам знал, что незаконно. — Надо же, а я уж подумал, что у меня вообще нет никаких прав.

— Прекрати, — оборвала меня мама.

Она была недовольна. Пришлось выслушивать целую лекцию. Они говорили по очереди, внушая мне, что я должен доверять своим родителям и учителям, потому что они старше и знают, что для меня лучше, они особенно подчеркивали, что я должен позитивно относиться к учебе и объяснили, как максимально использовать свои способности. Они беспокоились обо мне, по-настоящему беспокоились, они были огорчены.

«Ну что ж, пора складывать вещички и отправляться в изгнание».

Я слушал. Я изображал внимание. Я кивал в нужных местах.

— Мы можем обсудить покушение на мою жизнь? — спросил я.

— Покушение на твою жизнь? — Эллисон ничего не знал.

— Выброс Каллиопы, — объяснил я.