- Простите, что-то со связью, - быстро нашлась Метлицкая, стараясь не показывать, что ее мысли вновь и вновь окунулись в омут событий, которые уже никому не интересны, кроме ее совести и чувства вины. - Как только я вернусь со съемок, то я устрою этому мальчишке головомойку! Никакой больше ему машины, ночевки у друзей в общаге! Если гаденышу восемнадцать, то это еще не значит, что он для меня - взрослый, чужой и посторонний. Должен понимать, что я едва на уши всех знакомых в прокураторе не поставила...
- Ксюш, спокойно. В конце концов, растим мужика, а не барышню кисейную. Не ругай Вадика за то, что вырос. Ты его для этого и родила, - веско заявила свекровь. Иногда она поражала житейской мудростью, резкими, бывало грубыми, но абсолютно точными словами. - Отоспится у меня, домой приедет. Спокойно поговорите.
- Ох, Вера Петровна! Не знаю я, о каком вы "мужике" речь ведете. Пока я знаю одно: у меня не сын, а недоросль лопоухая и безответственная! Разве сложно позвонить, предупредить, что задержится, или выпьет, поэтому за руль не сядет? Нет, надо доказывать, идти наперекор. И опять с ним говорить мне. Андрея он и за ухом не ведет. Да и сын ваш тоже хорош! Единственное, что он может, так это сказать: "Сынок, ты уже взрослый. Только не расстраивай маму". Господи! Всё на мне! У Андрея проекты, а я их тащу. У Вадика увлечения - живопись, актёрское мастерство - я их оплачиваю. Сил моих нет!
- Ксюш, вот сейчас скажу фразу, которая тебе не понравится. Но я скажу! - свекровь замолчала, выпуская струйку дыма в сторону от телефона, но телеведущая догадалась об этом.
Никакой управы на мать Андрея тоже нет. Курит в возрасте за семьдесят! А потом, ей же, Ксении, бегай, выискивай врачей, спасай родственницу. Престарелой Веру Петровну мало кто отважился назвать. Сейчас она держала железной рукой музей советского кино, на покой не собиралась в принципе, тем самым, напоминая Ксении ее бабулю, которой давным-давно уже нет на этом свете.
Как получилось, что первая жена ее любимого мужчины стала родным и самым близким человеком, женщина не знала. Понимала, насколько диким такое семейное родство может показаться со стороны, но осознавала прекрасно - никого из женщин в ее роду больше нет. Есть лишь Вера Петровна - мать мужа, заботливая бабушка для внука и ее наперсница, близкая подруга, старшая по возрасту.
Как однажды сказал Костя Меркулов: "Вадим после себя оставил слишком много загадок. Не всегда мы могли понять его при жизни, а после смерти уж и подавно".
Ксения давно уже смирилась с тем, что Вадим связал ее плотно стальными тросами. Вся ее жизнь уже много-много лет вертится вокруг планеты имени Метлицкого, и никогда уже не сойдет с привычной орбиты.
- Ксения, ты связалась с Метлицкими, а это - крест! - Вера Петровна говорила резко, не давая себя перебить и оспорить. - И я тебя понимаю, потому как это мой крест тоже. Была я женой Вадима-старшего, и потому знаю: Вадик-младший той же породы. Ветер, сила, бунт! Это Андрюшка у нас, как был романтиком, так и остался. Идеалист, влюбленный идиот. Ну, так что ты хочешь? Кого еще может воспитать пвседо-интеллегентная баба на пару со своей престарелой матерью-училкой на пенсии? Вадик, он, конечно, его любил, поддерживал, приходил, мне другом и братом остался... Но вот мужского влияния не было у Андрея, что поделаешь. - Горестный вздох. Еще одна затяжка сигаретой. - Ну да ладно. Дела прошлые. А на сына не кричи. Он поймет, что виноват, отшутится, приласкается, как всегда это делает. Только дед в нем проснулся. Не пойдешь против породы... Недавно внучок первую постановку показал. Волосы дыбом на голове поднялись! Вадик воскрес, в наше время пытается опять бузить, доказывать всему миру, на что способен. Эх, Ксюшка, глупая ты девка! Угораздило же так назвать сына-то!
***
Да уж, угораздило! Воспоминания закружились вальсом, подобно сухим осенним листьям на ветру. Ксения зажмурилась, судорожно сжала руль свободной рукой, другой пыталась удержать мобильник, показавшейся свинцовой гирей. Почувствовала тесное пространство машины, поняла - не упадет в обморок от непрошенных мгновений из прошлого, вновь бесцеремонно вторгающихся в ее настоящее.
Она снова прикрыла глаза, сосчитала до десяти. Благо, пробка разрослась на соседние две улицы. Можно заглушить мотор, расслабиться, смотреть, как стеклоочистители стараются, сгоняют влагу с лобового стекла, как габаритные огни впередистоящей машине отражаются в мутной воде на выщербленном асфальте.
Да разве хотела она назвать сына так? Нет, Ксения всеми силами старалась уберечь ребенка от судьбы того, кто лишил ее сна, того, кто ушел так рано, даже не оставив ничего взамен, кроме саднящей боли в душе, да удушливого чувства вины, время от времени накрывающего темным беспросветным пологом.