Лабиринты страсти (СИ)

— Ты вообще планировала мне сообщить? — голос резал, как лезвие, он был холодный и строгой, каким и стал Харитонов.

— Нет, — честно ответила я. Я и вправду не хотела ему рассказать про Женьку, потому что для меня это было тяжело, перенесенным стрессом, а после депрессией, из-за которой я до сих пор не могу выбраться.

— Хотя бы честно, — Гордей встал рядом, и убрал руки за спину, думал о чём-то, не знаю сколько, но минут 10 он просто тяжело дышал и молчал.

— Как только выйдем из больницы, сразу запишем её на меня и поменяешь отчество, — снова говорил, приказами, снова продолжал держать свою марку беспринципного хама.

— Ты не имеешь права мне приказывать, — ответила я, задирая голову на высоту его роста. Либо я давно его не видела, либо он стал выше.

— Имею, это и моя дочь тоже, а ты её скрыла от меня, — обида, вот какой у него голос был сейчас, обиженный и жестокий. Но обижаться на него должна я, а не он.

— Тебе напомнить почему? — я захлебывалась слезами, и наверняка выглядела сейчас, как сумасшедшая истеричка, но мне было все равно. Женьку я никому не отдам, потому что она для меня- Всё.

— Напомни, — как же я его ненавижу.

— Я пришла тогда к тебе рассказать о беременности, в тот день я уже была беременна, а ты…,- чувствую, как сердце, в прямом смысле, просто разрывается на части. Не давая возможности даже дышать нормально, — Ты ударил меня и я…,- Господи, как это произнести, — Не могу ходить, как, — стоп, хватит.

Я отхожу от него и сажусь на диван, а он стоит со своими сведенными бровями и тяжело дышит, смотрит на мои ноги, будто пытаясь увидит в них что-то.

Он собирается что-то сказать, как в этот момент у него звонит телефон, наверное, невеста потеряла. Он достает телефон и сбрасывает. Затем, телефон звонил ещё раз, и он поднимает трубку, отходя от меня.

Наверное, сейчас говорит этой своей Эле, что скоро будет дома, что скоро вернётся. Дочь ему никогда не будет нужна, прожил без нее четыре с половиной года, и ещё проживет без нее. Про себя я молчу, даже не думаю, потому что я и тогда ему не была нужна, поэтому он и вышвырнул меня, как собаку.

Гордей вернулся и присел рядом, о чем-то думая.

— Ты замужем? — вдруг спросил, не знаю зачем, я посмотрела в его глаза, которые ненавидели меня, я знаю.

— Нет.

— А тот, что был у ресторана и дома? — наблюдал, запомнил. Только зачем?

— Это мой молодой человек, — вдыхаю побольше воздуха, — Был.

— Ясно, то есть его ты к ребенку пускаешь? — снова собственнические наклонности даже к Женьке, которую он даже не знает.

— Он нам очень помогает, — говорю, как есть, а он ухмыляясь отворачивается.

— Вот поэтому ты и работаешь официанткой? — бьет по больному, ведь знает, что меня без диплома никуда не возьмут, зачем делать больно?

— Это не твое дело, кем и где я работаю, — огрызаюсь я.

— Понятно, и пока ты трахалась с этим придурком, ребенок что-то проглотил и теперь лежит на операционном столе, — как же ненавижу, ненавижу…

На этих словах, я бью его по лицу пощечиной, вложив всю свою силу в этот удар. Он даже не сдвинулся, а только моргнул. А все вокруг обернулись на нас.

— Не смей, слышишь? Не смей говорить такую гадость, — я тыкаю в него указательным пальцем, снимаю с себя куртку и отсаживаюсь на другое сиденье..

Гордей с красной щекой, даже боковым зрением вижу, что красной, просто наблюдает за мной.

— Прости, не должен был всего этого говорить, — да ладно, извинился. Харитонов, пуп земли, извинился? Запомню этот день. Навсегда.

— Брось, мне плевать, уже точно плевать…

Только правда ли это? Правда мне стало настолько все равно? Только почему в душе так больно?

Глава 11. Гордей

Мы сидим в больнице, а у меня невозможно горит щека. И сколько в этом маленьком создании силы, как оказалось. Удар неплохой, ей было так же больно, когда я её тогда ударил? Этот день навсегда в моей памяти, самый худший для меня день.

Не знаю сам, почему я стоял возле её подъезда. Почему следил и вообще зачем это все. Просто девочка, Женя. Евгения. Моя дочь, с моей кровью, маленькая. Я папа уже 4 года, я пропустил её жизнь, 4 года пропустил. Не видел, как она родилась. Как прошли роды, как она выглядела младенцем, как она первый раз сказала «мама», как она сделала первые шаги, как играла с первой игрушкой. Как Лина все успевала. Не знаю зачем мне информация про нее, но сейчас мне её действительно жаль. Она любит дочь и понятное дело, для нее трагедия любая болезнь, я сам стою и молюсь, чего раньше не делал, чтобы операция прошла легко и быстро.

Обидел её, да я имею права её обижать, но в тоже время после сказанных слов мне стало хуже самому. Она сидела, такая маленькая, очень худенькая и постоянно плакала. Я не знаю почему у нее так жизнь повернулась, наверное Рохманинов бросил или денег не дал, а может она сама ушла, столько вопросов крутились в голове. Она еще говорила про удар, мой удар, что после него она не может нормально ходить. Я не понял этого момента, но обязательно узнаю. Все узнаю, что-то не дает мне покоя.