Лабиринты ума

Для пояснения этой идеи мастера тибетского буддизма используют метафору «кувшина». Пространство внутри сосуда и за его пределами одно и то же. Если кувшин разбить, «внешнее» и «внутреннее» пространство «сольется». По существу оно и не было разделено. Лишь на уровне рассудочного ума существует деление на внешнее и внутреннее пространство, на внешние и внутренние элементы, на внешние и внутренние энергии. Само пространство не имеет границ. В пространстве могут стоять тысячи, миллионы, бесчисленное множество кувшинов. Однако пространство внутри них и за их пределами одно и то же. Так же не существует бога, как одного большого кувшина, который вмещал бы в себя все остальные кувшины. Даже если мы допустим, что такой мегакувшин существует, окажется, что за его «пределами» простирается все то же пространство.

Вот такое безмерное, ясное, светозарное пространство, объемлющее все умопостроения-концепции, все «кувшины», все границы и все пределы, и есть пространство ума.

Согласно буддийскому воззрению, состояние счастья и страдания имеют один источник – ум. Ум – творец. Счастье и страдание проистекают из ума, являясь как бы отражением его состояния. Счастье обретается (или скорее «узнается») тогда, когда мы прозреваем нашу изначальную Природу. Счастье, можно сказать, естественное состояние сознания, которое осознает свою Природу. Это счастье – отражение Блага Природы ума. У Природы ума нет ни начала, ни конца, она никогда не возникала и никогда не исчезнет. Она предвечна. Источник страдания коренится в том же самом сознании, но в сознании, находящемся в омраченном состоянии, в состоянии неузнавания своей настоящей Природы. Это больной ум, пораженный неведением, клешами («загрязнениями ума») и их следствием – кармой (омраченными деяниями существа, оставляющими «следы» в сознании, которые в дальнейшем мотивируют его поведение и восприятие). Причина страдания (болезнь ума) тоже не имела начала, пребывая в неведении ума относительно своей настоящей природы. Однако, к великой радости, имеет конец – в момент Пробуждения.

Ум, находящийся во власти глупости, способен творить целые миры зла и насилия. Причем поскольку истинная природа ума – мудрость, омраченный ум может проявлять огромную изобретательность в создании «империй зла». Сложность устройства этих «империй», миров сансары, поражает. И все же именно «незримое» присутствие Блага ощутимо даже в самом страшном из созданных «безумным умом» творений.

В буддизме не существует веры в «личностного творца», который ради развлечения сознательно творит безумства – разыгрывает драмы, умножая себя посредством иллюзии; развязывает войны и совершает преступления, сам себя морит голодом, унижает и пытает в концлагерях и тюрьмах. И все это для того, чтобы спустя пару-другую «вечностей» снова узнать себя, освободившись из пут иллюзии, и расслабиться в безмятежном покое своей собственной безгрешной и чистой природы. Нет также веры в «творца-самодура» (явная проекция восточного деспота), который забавляется, глядя на мучения созданных им по собственному произволу людей, которые за невероятно короткий срок жизни должны успеть сделать «правильный выбор» на основе маловразумительных данных их хаотичной, сумбурной жизни. Выбор, от которого будет зависеть вся их дальнейшая вечность.

Существует ключ к разгадке человеческого мифотворчества. Человеку свойственно персонифицировать как источник счастья, так и источник страдания. Тогда и появляются прекрасные боги и богини (или Бог и его воплощение(я) на земле) и безобразные демоны и чудовища. Если распознавать действительную суть этих архетипических образов, тогда будет легко понять, почему нас так привлекают храмы, независимо от мировоззренческих концепций религий, их породивших, а также почему они порой так схожи между собой и обладают столь одухотворяющей силой. Персонификация источника счастья характерна не только для религиозного сознания. Даже исторические фигуры могут быть отождествлены с символами Блага, как, например, это произошло с Че Геварой в сознании латиноамериканцев, а затем и в сознании «революционно» настроенной молодежи всего мира.

Знаменитый буддолог и исследователь тибетского шаманизма – бон, Джон М. Рейнольдс пишет в «Золотых Письменах»: