Лабух

Стихи еще не родившейся Беллы Ахмадулиной, музыка Петрова и проникновенный голос Куницыной, что называется, произвели впечатление. После окончания ещё некоторое время царила тишина, а потом целый взрыв аплодисментов. Люди хлопали, кричали браво, просили ещё. И как ни крути, я причастен к этому триумфу. Просто невероятное ощущение, ради которого стоит жить!

«Всё проходит» — было написано на кольце Соломона. Закончилось и наше выступление. Поклонившись, мы вернулись в гримерку. Надо было переодеться и возвращаться к себе. Время всё же позднее. Однако бессильно опустившаяся на стул Маша не могла или не хотела никуда идти. Очевидно, ждала своего Жоржа…

Стук в хлипкую дверцу не заставил себя ждать.

— Кто там ещё? — поинтересовался, примерно предполагая ответ.

— Разрешите войти?

— Сделайте такое одолжение.

В человеке вошедшем в нашу каморку трудно было признать того блестящего юного офицера со снимка. Фигура окрепла, черты лица стали резче и грубее. Да и вообще чувствовалось, что жизнь человека потрепала.

— Чем обязан?

— Мне хотелось бы переговорить с Марией Георгиевной.

— Говорите, если так хочется. Жорж.

— Что ж, — нахмурился незнакомец. — Кажется, вы меня знаете, а я вас нет.

— Николай. Фамилия вам ничего не скажет, но можете называть Северным.

— Весьма рад, — без особой теплоты в голосе произнёс тот.

Пока мы говорили, Маша сидела, не подавая признаков жизни, отчего у меня сложилось впечатление, что общаться она не жаждет. Что же, буду отдуваться сам.

— Откуда прибыли? Берлин, Париж или быть может Константинополь?

— Почему вы так решили? — дернулся Жорж. — Я советский гражданин…

— Ещё скажете — у вас паспорт имеется![33]

— Нет! — дернулся незваный гость.

Стоп. Что-то с этим кренделем не так! — успел подумать я, но тут вмешалась всё-таки вышедшая из анабиоза Маша.

— Коля, пожалуйста, оставь свои шуточки. Юрий скажи, зачем ты пришел?

— Машенька, милая, — срывающимся голосом взмолился посетитель. — Какое счастье, что мы встретились! Мы теперь никогда не расстанемся. Уедем вместе, подальше от этой дикости…

— Куда?

— Куда захочешь. Я ведь теперь богат, точнее скоро стану, но это всё неважно, если ты откажешь мне…

Кажется, у парня и впрямь снесло голову. Моя партнёрша, похоже, тоже вспомнила о своих чувствах и готова отдаться им со всей не совсем еще растраченной страстью. В другое время следовало проявить деликатность и тихонько уйти, но… интересно, как это он собирается разбогатеть?

Глава 17

Говорят, что есть люди умеющие расставаться и сохранять хорошие отношения с бывшими. Возможно и так. Но у меня такой способности нет, и не предвидится. То, что Маша уйдёт с непонятно откуда взявшимся Жоржем, я понял сразу. Да, что там пойдёт! Побежит, а если надо будет босиком, то и по снегу. За призраком первой любви, а всего вернее, за иллюзией возможности прежней счастливой жизни. В которой выпускницам гимназии нет надобности терпеть выходки пьяных нэпманов и видеть возле себя демобилизованных красноармейцев.

Не отпуская извозчика, поднялся наверх и быстро собрал вещи.

— Что-то случилось? — недоуменно посмотрела на меня Лариса Николаевна.

— Ну, что вы, — жизнерадостно улыбнулся ей в ответ. — Просто не буду больше вас стеснять.

— С Машкой поссорились? — нахмурился хозяин дома, сообразивший, что вместе со мной исчезнет источник халявной выпивки. — Вот же тварь…

— Прощайте, господа, граждане и, если есть, товарищи! — закончил я, укладывая вещи, после чего сел сам и велел кучеру трогать.

Чем хороша Москва времён НЭПа, так это обилием гостиниц на любой кошелёк или вкус. Для партийных деятелей и заграничных гостей имелись «Метрополь» и «Националь», ставшие «Домами Советов». Для приезжих на заработки крестьян — ночлежки, а представителей среднего класса и творческой интеллигенции ждали различные заведения от превратившейся чёрт знает во что «Савойи», до небольших частных гостиниц. В одной из таких я и остановился.

В провинциальном Спасове этот трёхэтажный доходный дом, несомненно, назвали бы особняком, но в столице нашей родины он до такого звания не дотягивал. Тем не менее, недвижимость являлась вполне приличной, с водопроводом, канализацией и печным отоплением. Каким-то невероятным образом этот осколок прежней жизни не был не то что конфискован властью победившего пролетариата, но даже не подвергся уплотнению трудовым элементом и теперь в нём располагались «Меблированные комнаты Сахарова». Во всяком случае, на вывеске было написано именно так.

— Чего изволите? — изобразил почтительный поклон рослый швейцар в самой настоящей, хотя и изрядно потёртой ливрее.

— Номера есть?

— Как ни быть, — воскликнул работник сферы обслуживания, с первого взгляда оценив мою платёжеспособность, и тут же подхватил одной рукой чемодан, второй — саквояж и непременно нашёл бы, чем взять футляры с музыкальными инструментами, если бы я его не остановил.

— Аккуратнее!

— Как будет угодно!

Внутри нас встретил не менее любезный портье и, узнав о цели визита, тут же вызвал коридорного, чтобы тот показал мне будущее пристанище.