Лабутены для Золушки

Досрочный выход отсюда возможен был только в случае какой-нибудь инфекционной болезни, кои в центральной Африке до сих пор собирают обильную жатву, или в результате самоубийства. Система великодушно оставляла такую лазейку – можно было распустить на лоскуты штаны или робу, сплести удавку и повиснуть на решетке. Удавки из тюремной одежки получаются прочные – еще никто из тех, кто решился закончить таким образом свое пребывание на Ферме, не был разочарован их качеством и не подавал рекламаций.

Старик, поселившийся в камере напротив, наверняка все это знал. Не скулил, не метался от стены к стене. Как только затворилась решетка камеры и охранники двинулись по гулкому бетонному коридору к выходу, он молча сполз на пол, уронил руки между колен и сидел так неподвижно, с полуоткрытым ртом. Обреченность сочилась из его надломленной фигуры.

– Э! Новенький! – послышалось из смежной камеры. – Кто такой, за что?

Это Гвембеш, присоединившийся к узникам восточного крыла три года назад. Энергии у него еще достаточно – любит поиздеваться над новенькими.

Старик не отвечал.

– Эй, к тебе обращаются, старая кляча!

Никакой реакции. Сидящий на полу человек скорей всего не слышал, не хотел ничего слышать.

– Знаешь, что тут бывает с такими невежливыми задницами, старик?

Вообще-то Абиг Бонгани поддерживал с Гвембешем приятельские отношения. Хотя, кто он такой? Бывший староста родовой деревни нынешнего президента страны – Кинизела Бело, упрятанный в тюрьму за длинный язык – рассказал западному журналисту, что через деревню Фулаб проходит главная наркомагистраль всей Центральной Африки… Короче – никто, и звать его – никак! Многие арестанты предпочитают иметь его в числе друзей, а Абиг старался не выделяться из общей массы, чтобы не привлекать к себе внимания. Но тупая и властолюбивая скотина всегда раздражала его до колик в животе, и сегодня это раздражение сорвало предохранитель осмотрительности и открыло клапан, позволяющий «выпустить пар». Когда-то Бонгани мог добиться цели, собственноручно застрелив объект раздражения, а может, и нескольких идиотов…

– Таких, как ты, случается, отправляют с прогулки в лазарет с откушенным кадыком, – не унимался Гвембеш. – На нашей Ферме это фирменная услуга для невежд. «Поцелуй преисподней», слыхал?

– Хватит! – подал голос Абиг. – Он в прострации, все равно не ответит.

По укоренившейся тюремной привычке Абиг не допустил никакой грубости – за каждую грубость здесь можно было получить серьезную предъяву – но само его вмешательство было жестом неуважительным. Гвембеш от неожиданности умолк.

– Что это ты, друг Абиг? – наконец отозвался бывший староста. – Я тут пытаюсь с новеньким познакомиться…

– Говорю же, в прострации он. Познакомишься позже.

То, что он сделал, по прежним меркам было равносильно выстрелу Гвембешу в затылок, да еще паре выстрелам в его соседей, сидящих справа и слева… Но сейчас у Абига не было ни власти, ни оружия, ни телохранителей и это меняло дело коренным образом.

В тишине, разлившейся по коридорам восточного крыла, поплыло острое ожидание беды. На Ферме дядюшки Тома` и за более невинные, на первый взгляд нарушения норм поведения, люди, случалось, отправлялись досрочно из мира живых к Усопшим Предкам. Терять-то сидельцам нечего – к пожизненному заключению срока не добавить, да и наказание за разборки с летальным исходом по африканским меркам не слишком страшное – темный карцер на месяц и урезанная вдвое пайка. Похоже, Гвембешу не понравилось, как Абиг его вразумлял. Тишина была зловещей.

«Да и хрен с тобой, – подумал Абиг. – Сколько можно мириться с этой мразью?!»

У Абига Бонгани, доросшего когда-то от рядового спецназовца до директора Бюро Безопасности Борсханы, это была не первая «ходка» на Ферму. В череде переворотов, мятежей и революций, он неоднократно оказывался в тюрьме, но спустя какое-то время возвращался на свой пост – чтобы на следующем историческом повороте особого борсханского пути вновь очутиться за решеткой. На перемещение из камеры обратно в свой кабинет, могло уйти от недели до года, в зависимости от того, как скоро очередная новая власть осознавала, что ей придется сложно без людей, которые были вхожи в закулисье власти предыдущей… Именно оттуда, из закулисья, и управлялась свободолюбивая африканская страна, бюджет которой напрямую зависел от транснациональных алмазных и золотодобывающих корпораций, а самые важные политические решения претворялись в жизнь посредством «Черных леопардов», которыми нужно было уметь командовать… А Бонгани умел и это. Причем, что особенно важно, избалованные своей элитарностью «Черные леопарды» охотно ему подчинялись.