— Паша, оставь эти мрачные рассуждения и рифмования, — строго прервал его я. — Мы служим науке, и наше дело не расплескиваться в эмоциях, а воспринимать иномирянскую действительность такой, какова она есть.
— Вы правы, с вас полтинник! — насмешливо произнес мой друг, и затем, улегшись на свою койку, добавил: -
Медведь лежит в берлоге, Подводит он итоги.
Вскоре он захрапел.
Обычно я преспокойно спал под его храп, но на этот раз сон не шел ко мне; сказывалось нервное напряжение. Я вспоминал Землю, Марину и детей. Затем мысли мои перепрыгнули на события недавние; я не мог забыть о том, что виновен в смерти Терентьева. Пусть косвенно, но виновен.
Вдруг Павел начал стонать. Я не знал, что мне надо предпринять. Потом решил разбудить его и, встав со своей койки, ударил своего друга по плечу. Он сразу пробудился и заявил, что ему опять приснился архитектурный сон.
— А что именно тебе снилось?
— Падающие башни и колокольни. И все они падали в мою сторону — знай увертывайся. Пропади она пропадом, такая архитектура!
— У тебя что-то с нервами, Паша, — сказал я. — Да и у меня тоже. Но лечиться нам придется уже на Земле.
— Почему на Земле?! — встрепенулся Белобрысов. Мы друг друженьку излечим Без врачей и докторов, И веселье обеспечим Средь неведомых миров!
Произнеся это, он встал с койки, вынул из ниши свой личный контейнер, извлек из него картонную коробку, а из коробки — бутылку, выполненную в старинном стиле из бьющегося стекла. На ней имелись выцветшая этикетка с надписью "Коньяк", а выше, у самого горлышка, — овальная наклейка с изображением трех звездочек.
— Сейчас спиритизмом займемся! Чуешь, что это такое? — победоносно спросил он, ставя сосуд на столик.
— Я догадываюсь, что это очень ловко сделанная имитация.
— Сейчас мы хватанем этой имитации, — объявил мой друг и поставил рядом с бутылкой два стакана. — Ты коньяк-то пил когда-нибудь?
Я ответил, что коньяка не пил никогда, но что однажды пил спиртное: на девятом курсе Во-ист-фака, когда мы изучали обычаи моряков XIX века, нам дали выпить по стакану натурального ямайского рома.
— Ну и как? Сильно окосел? — с живым интересом спросил Павел.
— Нет, окосения не произошло. Хоть я и опьянел, но на зрении это не сказалось. Ведь удельная сопротивляемость моего организма ядохимикатам равняется шестнадцати баллам по шкале Каролуса и Ярцевой.
— Сейчас мы посопротивляемся! — со зловещей многозначительностью изрек мой друг и, аккуратно раскупорив бутылку, налил в стаканы две равные дозы желтоватой жидкости. — По первой выпьем, не чокаясь. За брата моего… Думал — с ним разопьем эту посудину, да теперь чую, что не встречу его на Ялмезе… И никогда не встречу… Пей, Степа! Сопротивляйся!
Без коньяка Жизнь нелегка, А с коньяком — Жизнь кувырком!
Я нехотя выпил. Павел налил еще.
— Теперь повторим — и опять же без чоканья. Помянем этого трепача Шефнера, который при своей жизни втравил меня в нынешнее путешествие… Я тогда, как вышел от него, сразу в магазин на углу Чкаловского и Пудожской потопал и эту бутылку купил. Этому коньячку, Степа, две сотни лет! Цени это, Степа!
Выпив вторую дозу, я почувствовал, что яд начинает действовать. Но я понимал, что если откажусь от третьей и последующих доз, то Павел все выпьет сам, и это отразится на его здоровье.
— По третьей выпьем с чоком! За нашу с тобой крепкую дружбу, Степа! Сопротивляйся!
Я принял очередную порцию яда.
— Степа, а ты уваженье ко мне имеешь? — дрожащим от волненья голосом спросил вдруг меня мой друг.
— Паша, я тебя очень даже уважаю! — воскликнул я. — И за то, что ты хороший человек, и за упорную твою последовательность в ностальгизме! Паша, из тебя мог бы отличный воист получиться!
— Спасибо, Степушка! Я тебя тоже уважаю!.. Уважаю, хоть ни черта ты не разобрался в моей миллионерской судьбе…
Ничего не сбылось, что хотелось, Сам себе я был вор и палач — По копейкам растрачена зрелость На покупку случайных удач.
Из глаз его хлынули слезы.
— Паша, не плачь! Нет для этого причины!
— Есть причина! — рыдая, произнес он. — Я брата родного угробил.
Тогда я тоже заплакал. Потом растянулся на своей койке — и уснул.
Когда я проснулся, то первым делом бросил взгляд на телеэкран, вмонтированный в подол каюты; планета Ялмез занимала теперь почти всю его поверхность.
19. Ялмбз совсем близко