Лачуга должника и другие сказки для умных (сборник)

ЗАЯВА

Многоуважаемые родители!

Настоящим заявляю вам и удостоверяю своей подписью, что моё будущее восхождение в научную сферу продолжается с глубоким успехом. Во вверенном мне Институте Терминологии и Эквилибристики будет в широких масштабах концентрироваться и консервироваться обширная научная мысль, в результате чего кривая моего авторитета будет неколебимо двигаться вверх.

Также сообщаю вам интимно и консультативно, что эротизация гранулированных интегралов и пастеризация консолидированных метаморфоз вызвали во мне высокомолекулярный атавизм и асинхронный сепаратизм, что может привести к адюльтерному анабиозу и даже к инвариантному эпителиальному амфибрахию, во избежание чего прошу вас срочно прислать мне 15 (пятнадцать) рублей на 24-е почт. отд. до востреб.

Ваш талантливый сын Виктор.

Строгость отца очень огорчила меня, и я ходил как в воду опущенный. Когда Вася-с-Марса спросил, что это со мной творится, я показал ему оба письма. К моему удивлению, мой друг никак не реагировал на отцовское послание, а о Викторе даже сказал одно неприличное слово. Я из-за этого чуть было не полез в драку, но потом догадался, что Вася просто оговорился, потому что он ещё плохо знает земной язык.

Так как я очень затосковал, то мой друг сказал мне, что он покажет мне мой родной дом. С этой целью он повёл меня в колонистскую баню, которая в тот день не топилась.

Мы вошли в пустую парилку, Вася-с-Марса взял таз и наполнил его холодной водой из-под крана. Затем он вынул из кармана куртки маленькую бутылочку, а из той бутылочки выкатил на ладонь голубую пилюльку с горошину величиной. Эту пилюльку он бросил в таз с холодной водой. Вода помутнела, потом стала похожей на студень, а затем стала гладкой и блестящей, как металл.

— Думай о том, что хочешь увидеть, — приказал Вася.

И вдруг в тазу возникла моя комната, и в ней отец и мать. Отец стоял на стремянке, а мать подавала ему кусок обоев, намазанный клейстером. Мои родители заново оклеивали комнату, и 90 процентов из 848 изображений «Люби — меня!» были уже погребены под дешёвыми зелёными обоями. Оставался только один узкий просвет, откуда на меня глядели ещё незаклеенные портреты красавицы. Казалось, «Люби — меня!» смотрела персонально на меня и просила не забывать её. Но вот отец поднёс к стене последний кусок обоев, провёл по нему тряпкой, чтобы сгладить складки, — и всё было кончено.

— Комната как новенькая, — удовлетворённо сказал он матери, спускаясь со стремянки. — Теперь мы сможем сдать её жильцам, а деньги будем посылать нашему Виктору, нашей гордости. Пусть он смело двигается по научному пути!

Факт заклеиванья обоями красавицы «Люби — меня!» настолько огорчил меня, что Вася стал опасаться за моё здоровье.

— Кореш мой земной! — обратился он ко мне однажды. — Не могу ли я чем утешить тебя? Может, тебе надоело жить в колонии?

— Увы, — ответил я, — горе моё не поддаётся исправлению. А в колонии жить мне не так уж плохо, и ребята здесь хорошие. Единственно, что меня огорчает, так это то, что некоторые из них любят врать. Ведь ты и сам знаешь, что стоит вечером воспитателю уйти из спальни, как они начинают рассказывать такие приключения из своей жизни, что я краснею за них всем телом. Я с детства не выношу лжи.

— Попробую помочь тебе, — сказал Вася-с-Марса.

Как раз в то самое время у нас проводилась силами колонистов побелка потолков. Когда дошла очередь до нашей спальни и в ведре была разведена белая литопонная краска, Вася вынул из кармана маленькую плоскую коробочку, а из коробочки — конвертик с каким-то порошком. Он объяснил, что у них такой порошок примешивают к бумажной массе, но для чего — я так и не понял. Вася же этот порошок высыпал в ведро с краской.

Едва мы побелили потолок, как выяснилась интересная подробность: теперь, когда кто-нибудь, рассказывая о своих приключениях, начинал лгать, белый потолок нашей спальни моментально краснел. И чем сильнее была ложь, тем сильнее он краснел, вплоть до густо-пунцового цвета. Затем, когда рассказчик переходил к правде, потолок опять становился белым. Благодаря этому мероприятию ребята стали гораздо правдивее.

Что касается меня, то я ни разу не заставил краснеть потолок.