Лачуга должника и другие сказки для умных

– Нет «Русалочки», «Майского утра» нет, ничегошеньки нет… – бормотал бедняга. – Собирали мы с вами, Василий Павлыч, чудеса чудесные, а теперь у нас – фига с маслом…

Он умолк, ожидая дружеского сожаления, сочувственных вздохов, но ничего такого не дождался и понуро покинул комнату. «Почему мы, почему у нас?» – с презрительным удивлением подумал Нектов. Этот чудак вообразил, что если обесцветились его мыльные бумажки, то и мои этикетки должны обесцветиться! Наивное существо! И все-таки жаль его. Его беда в том, что он выбрал неверное направление. Если бы он…

В дверь опять постучали.

– Василий Павлович, вас к телефону, – послышался голос Ольги Васильевны. – Олегушка вызывает!

Первым делом Олег каким-то осторожным тоном спросил отца о самочувствии. Когда Нектов ответил, что чувствует себя нормально, сын сразу перешел на свои дела. Он был вполне в курсе событий, но тревога, охватившая весь мир, его не коснулась. Наоборот, голос звучал бодро, в нем слышались наступательные интонации. Олег заявил, что бумагу обесцветили иномиряне. Этой дружественной акцией они продемонстрировали землянам свое тяготение к вечным, незыблемым общекосмическим ценностям, то есть к канализационным крышкам. Видимо, они готовы приступить к обмену экспонатами. Что ж, он готов…

Олег вдруг прервал свои оптимистические прогнозы и после паузы произнес проникновенно:

– Пап, я рад, что ты держишься так мужественно. Я горжусь тобой! Я бы так не мог! Если бы мои крышки испарились вдруг… Ты знаешь, мне час назад звонил Геранников, он вне себя.

Геранникова, сослуживца сына, собирателя спичечных этикеток, Нектов уважал за его благородное хобби: папиросы и спички – родные сестрички.

– Что с Геранниковым? Почему он вне себя? Украли коллекцию?

– Нет, не украли. Папа, неужели ты… Она обесцветилась.

На этот раз снаряд упал очень близко. Роковая догадка пронзила душу старого коллекционера. Сказав Олегу, что позвонит позже, он нервно повесил трубку и поспешил в свою комнату. Она предстала ему в каком-то странном свете, ему почудилось, что он здесь впервые. Лучи вечернего солнца, пробившись в просвет между окружающими флигель домами, освещали комод. Когда Собиратель выдвинул нижний ящик, то убедился, что коллекции не стало.

Кончину Нектова можно считать легкой, ибо он умер мгновенно.

7. Самая длинная глава

Эту главу писать буду не я. Вы сами ее напишите, уважаемые Читательницы и Читатели. Возьмите ручки, запаситесь чистой бумагой, сядьте за стол – и призадумайтесь о том, что ожидало бы вас лично, ваших близких и все человечество в целом, ежели бы на самом деле случилось то, о чем идет речь в моей сказке. И все свои мысли и домыслы изложите письменно – для себя и для своих друзей. Тут каждому есть о чем подумать!

Небесный подкидыш, или Исповедь трусоватого храбреца Фантастическая повесть

Имя моего деда Серафима Васильевича Пятизайцева (1947–2008) известно всем. Во многих городах нашей планеты ему воздвигнуты памятники, о нем написана не одна книга. Теперь, когда близится столетие со дня его кончины, настало время опубликовать и то, что он сам о себе написал.

Все знают, что Серафим Пятизайцев умер в полной безвестности. Всемирная слава осенила его посмертно, когда в архиве давно ликвидированного ИРОДа (Института Рациональной Организации Досуга) были случайно обнаружены чертежи его гениального изобретения и пояснительная записка к ним. Что касается данной рукописи, то она хранилась у нас дома. Моя бабушка Анастасия Петровна Пятизайцева, намного пережившая своего мужа, была против публикации его автобиографического произведения, ибо считала, что это может бросить тень на нее лично и – главное – исказить у публики представление о ее муже. Ведь уже при ее вдовьей жизни СТРАХОГОН был пущен в массовое производство, и об его изобретателе начали восторженно писать поэты, писатели и журналисты. Что касается моей матери Татьяны Серафимовны Пятизайцевой, то она тоже считала, что рукопись отца не преумножит его славы. Бабушки моей нет в живых, матери – тоже. А я на старости лет решила опубликовать исповедь своего деда – и тем самым выполнить его давнее желание. Ибо это произведение писалось им явно не для дома, а для мира, не для семейного архива, а для печати. Знаю, у многих землян при чтении «Небесного подкидыша» возникнет чувство обидного изумления – и даже негодования. Ведь в бесчисленных произведениях поэтов и писателей дед мой трактуется как человек сказочной отваги. По их убеждению, именно врожденная храбрость натолкнула его на открытие Формулы Бесстрашия. Всем известны строки поэта Некукуева: «Герой поделился бесстрашием личным со всеми людьми на Земле!» Но, вчитавшись в произведение моего деда, люди узнают, что дело обстояло иначе. Они узнают Правду. Правда эта, по моему убеждению, не унизительна для Серафима Пятизайцева. Но это поймут не сразу и не все.