Лада, или Радость. Хроника верной и счастливой любви

Как-то в клубе «Маяк» я слушал и смотрел выступление девичьего ансамбля, специализирующегося на исполнении советских лирических песен. Песни эти я знаю и люблю, пели и аккомпанировали девушки замечательно, да и сами были хороши собой, особенно маленькая прыгучая скрипачка, так что вечер явно удался; единственно, что меня слегка коробило и казалось немного безвкусным – это нарочитая и, на мой взгляд, избыточная ирония, которую всеми доступными им выразительными средствами обозначали юные исполнительницы. Мне казалось, что тексты этих песенок и без того настолько беззащитно-простодушны, что и безо всякого нажима и педалирования вызовут у нормального человека невольную усмешку.

Но уже в такси, под совсем иные и совершенно невыносимые песни, я подумал о том, что, быть может, ирония-то относилась не только к бесхитростным словам Фатьянова, Исаковского и Лебедева-Кумача, а вообще ко всей этой лирической «черемухе», и к убежденности всей предыдущей мировой поэзии в том, что «жить без любви, быть может, просто, но как на свете без нее прожить?», и что так же насмешливо мои младые современницы воспримут и священное умоисступление Сапфо, и катулловское «Люблю-ненавижу», и «Новую жизнь» Данта, и цветаевский «вечный привкус на губах твоих, о страсть». А вот это было бы печально и, быть, может непоправимо. Потому что основания для смотрения свысока на любовные страсти-мордасти ушедших эпох у нынешнего юношества очень уж шаткие, и знание того, что оргазмы подразделяются на вагинальные и клиторальные и что отсутствие оных самым пагубным образом влияет на физическое и психическое самочувствие, само по себе, наверное, полезное, не делает нас мудрее и защищеннее пред вечными безднами, ужасами и восторгами того, что мы, несмышленыши, привыкли называть половой жизнью и межличностными взаимоотношениями.

Помните школьников из «Brave New World», ужасающихся и не верящих экскурсоводу, который повествует о жестоких и темных временах первобытной дикости, когда детишкам почему-то запрещали трахаться?

Но иногда закрадываются подозрения в том, что и это антиутопическое вселенское б…ство было бы здоровее, чем эротические свычаи и обычаи нашего времени, потому что вековая борьба с ханжескими запретами проложила дорогу не крылатому Эросу, а более мелкому и унылому бесу, и для юношей, вязнущих во всемирной паутине, по слову Жорика: «Лучшая девчонка – правая ручонка», ведь среди своих одноклассниц и однокурсниц они никогда не найдут таких сисястых, длинноногих и на все согласных красоток, как на сайте devchjonki.ru!

Впрочем, не исключено, что все это я сильно преувеличил от старческой досады на изменяющую жизнь и от той самой не до конца сублимированной похоти, взыгравшей от вида юной и сексапильной скрипачки… Дай бог, чтобы так…

А все-таки правильно мы сделали, что кастрировали нашего кота Пузыря! Характер у него, при ангельской наружности, остался скверный, трусовато-драчливый и шкодливый, как у Жорика, но зато от неприятных маскулинных запахов и завываний торжественной страсти мы и себя и его избавили.

А закончить эту сомнительную главу я хочу словами старого мудрого Опоссума:

You now have learned enough to see

That Cats are much like you and me [9] .

25. ИМЕНИНЫ СЕРДЦА

Проснитесь, рощи и поля;

Пусть жизнью все кипит:

Она моя, она моя!

Мне сердце говорит.

Антон Антонович Дельвиг

Суетность и условность наших эстетических пристрастий поистине удивительны и смехотворны!

Представим барышню, которая обтянула бедра юбкой из зеленого панбархата в лиловый и пунцовый цветочек, подпоясалась каким-то серо-бурым кушачком, напялила лазурную блузку с белыми кружевными рюшечками, а сверху еще нахлобучила златоблещущую шляпку!

При встрече с подобным чучелом большинство из нас хмыкнуло бы насмешливо и вообразило бы себе, что сказали бы Эвелина и Арина из «Модного приговора». А я бы вообще, приняв ее за умалишенную, испуганно отвел глаза и ускорил шаг от греха подальше.

А ведь именно так наряжается родная природа в свой радостный брачный период, и мы торчим в пробках со своими мангалами и бутылками, чтобы выбраться на ее не такое уж, прямо скажем, девственное лоно, и именно это, как ни странно, зовется неброской красотой русской весны.

Ну а моим маленьким персонажам никуда для этого и ехать было не надо – вышел со двора, сел на починенную Чебуреком скамеечку и сиди, жмурься, грей на солнышке старенькие косточки или носись как угорелый по свежей пахучей траве, прыгай в еще ледяную, слепящую воду Медведки и ори во все горло песнь – то ли торжествующей любви, то ли просто радости – как Шиллер с Бетховеном и Тютчев с Митей Карамазовым, да и вся объединенная Европа в придачу: