LAДО

Одна говорит: «Ну ладно, спокойной ночи». И нет ее уже. А только что сидела и смотрела так хорошо. И луна светила так хорошо. И я был такой хороший. Нет, в этом я абсолютно уверен. Тут уже никто не скажет мне: «Нет, ты мерзавец, ты столько раз обижал людей». Да, стыдно, я обижал. Но сейчас с ней я был хороший. Потому что рядом с ней нельзя быть плохим. Это противоестественно.

Вот она ушла, и полезли они. Где они были минуту назад? Где они были? Она бы сказала. Она бы сказала им: «Он не хотел… Я верю». Я бы заплакал. Я бы плакал и плакал. Приходи меня качать. Ты сама красота. Потому что иначе и быть не может. Кто, если не ты, красота. Без тебя мне их не снести. Много их, а ты одна. И такая ты… Паутинка… А легко. И откидываю я одеяло, и взлетаю, сам не знаю как… Вокруг все шумят: мол, ночь уже, утром, дескать, встанешь, и летай себе на здоровье. Развлекайся.

Приходите, тетя Кошка, нашу детку покачать.

Проба пера…

Она ехала на эскалаторе вверх, он по стечению обстоятельств ехал вниз. Где-то они встретились. К сожалению… Он уже знал, что с ним будет. Все на неделю вперед. А теперь… Сколько он спотыкался! Сколько пришлось выслушать! А потом… Потом опять вниз…

Проба пера…

Можно, конечно, представить, что ее отравили. Враги. Она ждала меня в Кремле, под охраной пушек, самоходок и самолеток. А я… Я спешил. Видит Бог, я спешил. Загнал сотню лошадей, измучил своим беспокойством друзей, но улыбался. Черт побери, каждый раз, когда я спешил к ней, я улыбался самой широкой на свете улыбкой. Из-под усов. Какие тогда были усы!

Но дело не в усах. Враги узнали, где она, бросили с самолета пилюлю с ядом – сейчас и такое бывает – попали. А я… Я не успел… Вовремя… Как был ей нужен… А не успел. Она умерла на моих руках.

А усы сбрил. Зачем теперь?

Проба пера…

С ней было хорошо. Такая большая и такая некаменная. Они сидели на широком подоконнике, свесив ноги вниз. Штора за ними была глухо задернута, и казалось, обратного хода нет. Тем более что где-то там, за шторой, в бешенстве метался ее муж.

– Как тебя зовут?

– Маргарита.

Он даже отшатнулся. В голове стали проясняться какие-то воспоминания из школьных лет. Вспомнился Набоков. Нет. Там была какая-то другая женщина. Окно… Было окно… Ночь… Скамейка внизу, под окном… А здесь – трамвайные пути… И там что-то было про трамвай… Он вспомнил. «Маргарита рванула штору и села на подоконник боком, охватив колено руками». Маргарита…

Маргарита работала продавцом в рыбном отделе, он – экспедитором. Они почти не встречались. Однажды ему удалось подсмотреть, как она поправляла колготки. Вполне реальная, даже чересчур… Теперь она была волшебная. Синий фартук трепало ветром.

– Летим? – тихо предложила она.

– Я? – зачем-то спросил он.

– До тебя все падали…

– А я?

– А ты полетишь…

– Как свинья?

– Это до тебя все летали как свиньи…

– Ну, как же там было… – он вспоминал. – Боров?

– Да как хочешь… Хочешь – свиньей… Хочешь – боровом… Хоть кем…

– А он?

– Он? Он не полетит… Он теперь как голубь – все больше пешком ходит, далеко не летает…

С ней было хорошо…

– Летим! – решился он.

Они взялись за руки, сошли с окна первого этажа на тротуар и скрылись за поворотом. Через пять минут из окна напротив вылетели еще двое. Где-то еще, и еще где-то… Они все держались за руки. За городом они собрались в стаю и направились к югу…

Через девять месяцев на Пасху он, пролетая над родным городом, был сбит колокольным звоном…

Проба пера…

– Будьте здоровы, – пробасил мужчина в коричневой куртке, нависающий надо мной. Женский голос что-то объявил в динамик, и двери захлопнулись.

– Я что чихнул?

Но я уже не слышал своего голоса. Поезд набирал скорость. В окне напротив включили мое отражение…

Должно быть, чихнул. Где-то выхватил сквозняк. В метро. Здесь их много, только уворачивайся. Люди пробегают мимо, баламутят воздух… От поездов, в поездах… А моему истощенному бессмысленностью организму и пролета мухи достаточно. Глаз неделю дергается, что-то отсчитывает, людей смущает, вгоняет в задумчивость, в мучительное воспоминание: Когда? И Где? И Кто, вообще?

– Будьте здоровы! – дуэтом исполнили студентки напротив. Двери захлопнулись. Оглянулся. Удивительно, в окне за моей спиной то же показывали меня. Значит, мне? Издеваются?

– Спасибо, – хотя все равно не услышат, судя по звуку, мы близки к взлету.

– СПАСИБО, – на всякий случай проартикулировал, может, прочитают по губам.

Снова остановились. Мужской голос что-то проинтонировал в динамик… Их там двое? Двери захлопнулись.

Двери хлопали и хлопали. За окном почти ничего не менялось. Выключали на станции свет, какие-то рабочие меняли буквы, золотили бра, собирали мозаику, заменяли скульптуры… Свет включали, и голос в динамике объявлял новую станцию. Кино, да и только…

Мужчина в коричневом взмахнул руками, и весь вагон хором пропел: – Будьте здоровы! Коричневый поклонился, поднял чемодан и вышел.

Да что за… Твою же мать! Взбесились?

Девушка слева полезла к себе в карман… Или ко мне. Тесно. Достала платок… Свой или мой? Не важно… Протянула мне. Значит, все-таки чихнул. С чего?