— Знаете ли вы, какое количество войск надо перебросить на западный берег?
— Задание доведено до нас командующим флотилией капитаном первого ранга Чероковым. Он выделил для этого особый отряд кораблей, наиболее подходящих для плавания во льдах.
— Значит, ваши канонерские лодки обладают ледокольными качествами?
— Откровенно говоря, нет. Но наши люди знают важность порученной им задачи и выжимают из своей техники все возможное.
— Не может ли Военный совет фронта чем-нибудь вам помочь?
— У нас есть все: и топливо, и ледовая разведка, и разрешение в случае необходимости идти на риск — вплоть до потери корабля, затертого льдом. Наконец, самое главное — наши люди приобрели опыт плавания во льдах и готовы отдать все силы для выполнения поставленной задачи. Если войска без перебоев будут подходить к местам посадки, это ускорит перевозку и облегчит нашу работу.
Сразу же после отъезда члена Военного совета Ленинградского фронта меня вызвали к прямому проводу. Командующий Ладожской военной флотилией капитан 1-го ранга В. С. Чероков по поручению Военного совета Краснознаменного Балтийского флота просил довести до сведения всего личного состава отряда, сформированного для плавания во льдах, что перевозки — дело исключительно важное, не менее важное, чем разгром вражеского десанта у острова Сухо.
Эта оценка нашего труда была передана на все корабли и использована в политической работе, целеустремленной на лучшее выполнение ледовых перевозок.
Днем отряд в составе канонерских лодок «Бира», «Нора», двух транспортов и парохода «Гидротехник» снова вышел за войсками в Кобону. День был редкий для декабря — синее небо, зеленоватые и розовые отсветы на льдинах. Чтобы не тратить времени на преодоление тяжелого льда на подходах к пирсам Кобоны, решили не доходить до них и принимать войска прямо со льда, однако трудности подстерегали нас уже в середине пути между маяком Кареджи и портом Кобона. Под влиянием ветра начался дрейф льда на северо-восток. Переход затягивался. К вечеру температура упала до минус 14°. Разводья затянуло молодым звенящим льдом, над которым несло поземку. Ночь была лунная. В 22 часа 30 минут над кораблями пролетел неприятельский самолет-разведчик, который не мог нас не видеть. В ожидании атаки с воздуха корабли увеличили дистанцию между собой и, не имея возможности продвигаться вперед, поддерживали проходимость пробитого фарватера, двигаясь попеременно вперед и назад. Воздушной атаки так и не было.
Выбрав для стоянки в Кобоне участок прочного льда в трех кабельтовых от одного из пирсов, мы создали себе нечто вроде трамвайного кольца в конце маршрута. Корабли затратили на это несколько часов напряженной работы машинами и много аммонала, но эта ледовая гавань служила нам до самого конца кампании.
Корабль, пришедший от западного побережья, прежде всего разворачивался на обратный курс, носом к выходу. После этого начинались разгрузка, погрузка и посадка войск. Отпали всякие случайные задержки, происходившие прежде при одиночном маневрировании кораблей для выхода на фарватер. Появилась возможность точно назначить и выдерживать сроки выходов. Время пребывания войск на кораблях сокращалось, а это имело большое значение уже и потому, что большая часть бойцов при перевозке на канонерских лодках находилась на верхней палубе и страдала от холода даже в великолепном советском зимнем обмундировании, включавшем полушубок, шапку-ушанку, валенки, меховые рукавицы и ватник.
В 19 часов в ледовую гавань пришли канонерские лодки «Бурея» и «Селемджа». А через час ранее прибывшие корабли «Бира», «Нора» и два транспорта уже нагруженные вышли к западному побережью. Повышение температуры до минус 11° после минус 17° ощущалось как дыхание весеннего ветра. Нашими пассажирами были бойцы морской пехоты, главным образом матросы Тихоокеанского флота. Многие из них дрались в составе морских частей под Москвой в 1941 году. Как правило, они были из числа выздоровевших после ранений. За всем происходившим на корабле они следили с ревнивым интересом моряков-специалистов. Они вполголоса читали передававшиеся светограммы, обсуждали и комментировали их театральным шепотом.
Можно было услышать такие разговоры:
— Сейчас ляжем на курс двести семьдесят градусов.
— Откуда ты знаешь, что на двести семьдесят градусов? Разве ты здесь когда-нибудь плавал?
— Не плавал, а сигнал прочел, флагман показывает курс двести семьдесят градусов.