Лагерь обреченных

– Юрия Иосифовича поминаете? – спросил я.

– Типа того. Ты садись, Андрей Николаевич. Рюмочку не пропустишь? Ты не голодный?

– Есть не хочу, спиртного тем более не буду. У меня вечером важная встреча, так что даже пробку от бутылки к лицу не поднесу.

– Смотри, Андрей Николаевич. – Трушкин рукой обвел выпивку и закуску на столе. – Сели мы по-стариковски распить бутылку на троих. Сам академик Менделеев говорил: «Хочешь выпить для души, раздави пузырь на троих – это самая правильная доза, научно обоснованная».

– Коля, – прервал его один из ветеранов, – ты время не тяни, парень ведь не затем пришел, чтобы твои байки про Менделеева выслушивать!

– «Пузырь». Слово запомнил? – Трушкин пальцем показал на бутылку. – Все мы в Сибири говорим: «Сгоняй за пузырем», «Без пузыря к нему даже не подходи». Человек пришлый, скажем, с Дальнего Востока, вначале не поймет, о чем речь, но когда ему выпить предложат, сразу же обо всем догадается. Знавал я одного парня из Хабаровска, у них распить бутылку на троих называлось «раскатать баллон». Все усек? Теперь слушай: Юрий Иосифович Паксеев на окопном жаргоне ни фига не фурычил. Он близко к передовой не подходил и, как на «солдатском языке» называется «отхожий ровик», не знал. Вот так-то!

– Вася Седов его первый расколол, – заметил старик Новоселов. – Вася в плен попал в 1942 году, не в первое «власовское» наступление, а во второе. Там, под Ленинградом, два раза пытались лбом стену прошибить, да оба раза неудачно. Так вот, Вася с ним как-то потолковал и говорит: «Паксеев – не окопник. Под Ленинградом он в войсках стоял, а на передовой не был». Юрий Иосифович как про это узнал, так и начал на Седова да на Антонова бочку катить, что они в плену были.

– Дело прошлое. – Трушкин вытряхнул папироску «Север», чиркнул спичкой о конфорку электроплитки, закурил. – Выпивал я как-то с Паксеевым, и он мне проболтался, что, мол, в войну под Ленинградом военные склады охранял, а уж потом, году так в 1943-м, на передовую попал. А знаешь, чем он на передовой занимался? В штабе дивизии связистом был. Он, по сути, фронта как такового и не видел. До штаба дивизии снаряды не долетают.

– Как же вы его тогда председателем совета ветеранов избрали, если он на передовой не был?

– Его никто не избирал, – усмехнулся Трушкин, – он сам себя назначил. Съездил в областной военкомат и привез бумагу, что он теперь у нас самый главный. Только ты пойми, Андрей Николаевич, должность эта, председательская, она ведь никому не нужна. Это же общественная должность, за нее зарплата не идет. Ты знаешь, кто такой активист-общественник? Это человек, у которого постоянно в заднице что-то свербит, и он на месте усидеть не может. Мне так такая должность даром не нужна. Меня раз в году от военкомата поздравили, пионеры открыточку вручили – и хорош! А если для души – то друзья есть, посидеть, былые времена вспомнить. Мы вот тут промеж собой хоть о чем можем потолковать, меж нами цензуры нет. Про тот же Ленинград…

– Коля, какой ты болтун, мать его! Что тебя все время не туда тащит? – одернул Трушкина Новоселов. – Рассказывай парню, зачем позвал, а про Девятое мая и без тебя все знают.

– В Ленинграде во время блокады был страшный голод. – Трушкин взял со стола полбуханки хлеба, протянул мне. – Вот за такой кусок в блокадном Ленинграде могли убить не задумываясь. Хлеб, особенно в первую блокадную зиму, в Ленинграде был гораздо дороже, чем золото. Колечком с бриллиантом сыт не будешь, а жрать там было нечего.

Трушкин вернул хлеб на стол, снова закурил.

– В Ленинграде не все голодали. Кто-то имел доступ к распределению продовольствия, а кто-то грабил и убивал и тоже голодным спать не ложился. Мародеров расстреливали на месте… Не надо на меня так смотреть, сейчас я суть расскажу. Короче, сидим мы с Паксеевым, выпиваем, и он говорит, что когда склады охранял, то они на хлеб, консервы и керосин чуть ли не килограмм золота наменяли. Было их на складе три друга, и начальник с ними был в доле, и все они погибли при бомбардировке, склад сгорел, все золото у Паксеева осталось. Вот такой разговор был между нами.

– И что с того? Он что, золото с собой всю войну в котомке носил? – спросил я.

– А зачем носить? Закопал, а потом, когда понадобилось, съездил и откопал.

– Мало ли что Паксеев навыдумывал! Килограмм золота, что с ним делать?

– Слушай дальше! Как-то играют во дворе моя дочь и Неля Паксеева. «Секретики» из фантиков делают. Неля говорит: «У нас целая банка с золотом на огороде зарыта». Я подождал немного, когда они в дом зайдут кукол нянчить, подошел и спрашиваю: «Неля, а велика ли банка у вас с сокровищами на огороде спрятана?» Она мне совершенно серьезно показывает на трехлитровую банку: «Вот такая, доверху колечками полная!» Была бы она поумнее, промолчала бы, а так что с нее, придурковатой, возьмешь? Она все секреты, какие знает, выболтает – не со зла, а по простоте душевной.

– Банка с золотом, – призадумался я. – Неля – источник ненадежный. Ребенок, могла выдумать.