Лагерь живых

— Не о себе. О папе. Отец ходил к нему, это я теперь точно понимаю. Вернулся радостным — человек из Москвы, правозащитник, демократ, уж он-то поможет, обещал же, обнадежил, документы взял, чтоб помочь. Ведь не может быть, что такое творится с ведома Москвы. Там просто не знают. Папа был врачом. Хорошим. Только очень наивным человеком, простодушным. Такое бывает с гуманистами, да еще и воспитанными соответственно. «Светя другим — сгораю сам!» Мама над его идеализмом посмеивалась, хотя и сама была такая. Вот к нам той же ночью и пришли. В дверь позвонил сосед, дескать, помощь нужна. Мама говорила: «Не открывай!» А папа: «Ну там же человеку плохо, я должен…» Он просто не мог понять, что его будут убивать за то, что он не коренной национальности. И потому не человек вовсе! Никак понять не мог. Физически. Вот и открыл…

Надежда Николаевна переводит дух.

Я вижу, что сейчас она вся там — в своем страшном прошлом. В том кошмаре, которому подвергли четверть миллиона людей, сказав: «берите свободы сколько влезет». Оказалось, что свободы нужно совсем немного — всего-навсего-то от соблюдения Уголовного кодекса. И больше ничего.

Свобода держать рабов, грабить, насиловать, глумиться любыми способами над теми, кто не относится к твоей народности. Кто унтерменьш, потому что говорит по-русски. И в отличие от прошлой громадной войны унтерменьшей никто не поддержал — никто не помогал оружием, моральной помощью или хотя бы сочувствием. Строго наоборот. Другие унтерменьши, тоже говорившие по-русски, знать не хотели, что творится в свободной Ичкерии, Москва не организовывала сопротивление, не формировала партизанские отряды и не посылала полки — там и так хватало работы по распилу невероятных размеров бабла. Какое кому дело, что в свободной стране нормальным стало рабовладение в полный рост. Она же свободная. Значит, имеют право.

Московские журналисты наперебой воспевали храбрых и свободолюбивых ичкерийцев. А хрип тех, кому свободолюбы перерезали глотку, звучал куда тише, чем все телевидение. Много ли накричишь перерезанной глоткой?

Ну конечно же демократические страны в едином порыве поддержали свободную и демократическую рабовладельческую республику. Случались, правда, неприятные инциденты — то свободолюбы поотрезают головы англичанам, то перестреляют сотрудников Красного креста прямо в госпитале. Ну что ж, издержки борьбы, бывает…

И в Чечню валом валили «врачи без лекарств», «шпионы без границ», «хало траст», обучавший минно-взрывному делу, и целые кучи отморозков из мусульманских стран, да и из Европы, где отлично работали центры по вербовке.

Москва чухнулась только тогда, когда оказалось, что московский бомонд парят и бабло пилится неровно. Тогда в Ичкерию послали недоеденную реформами армию. Сопляков-срочников, дезориентированных офицеров, несработанные экипажи. Напрочь забыв весь опыт прошлых войн.

И налили еще больше крови. Посреди страшного кровавого гноища жировали правозащитники, депутаты всех мастей, как опарыши в сортире. Они ловко убеждали поверивших им дурней в погонах не воевать, сдаваться — ничего, дескать, не будет.

Это «ничего не будет» отлично видно на множестве трофейных записей — спокойная и веселая резьба по живому мясу. До последнего момента не верящему тому, что сейчас с ним будут вытворять…

Потом, когда стараниями тупой военщины финансовый проект «Свободная Ичкерия» оказался под серьезной угрозой — не врубившиеся в тему войска вывели. Оставив для жуткой разборки несколько десятков тысяч еще живших там русскоязычных и тех чеченцев, которым такой разгул бандитизма и беспредела не нравился.

Позже совсем потерявшая чувство реальности «Свободная Ичкерия» сама пошла воевать и на этом кончилась.

Я не могу себе представить три вещи — глубину подлости, меру страданиям и верха лицемерия в этой истории…

— Чего тут рассказывать… — вздохнув, продолжает Надежда. — Читали «Гадюку» Толстого? Должны были — в школе ее проходили…

— Читал.

— Ну вот… Только есть разница в том, как хрустят кости чьих-то родителей в книге и как твоих собственных. Рядом. Я не хочу об этом говорить… Да и отделалась гадюка дешево. Там ведь соседи прибежали. К нам никто не прибежал. А меня перепродавали несколько раз. Быть рабом — это… тяжело… а рабыней…

Надежда опять замолкает.

Да, я читал несколько произведений на эту тему. «Кавказский пленник» — бывший в старину добротным триллером для непуганых современников — отдыхает. Тогда горцы были патриархальными, без фантазии…

— Потом оказалось, что я организовала несколько десятков полукриминальных подставных фирм и набрала кредитов на многие миллионы… Паспорта-то наши папа тогда отдал. Надеждой я снова стала только сейчас, до Катастрофы звалась Еленой. Мир все же не без добрых людей оказался, а на войне человека сразу видно становится, на войне человек — голый.

— Да, видно, что в военно-полевой медицине у вас опыт. К слову — вы этих ребят из «Бастиона» знаете? Очень уж они за вас горой встали.