Лагуна. Как Аристотель придумал науку

До экологической теории далековато. Правда, это показывает, что у Аристотеля имелось представление о нормальном соотношении численности популяции животных и доступных ресурсов, а также о том, что иногда соотношение нарушается, и о негативных последствиях этого. В “Истории животных” он в более общей форме приводит объяснение (пророческое!) конфликтов между животными: “Дружба и вражда у… животных происходит в результате [сходств и различий] в пище и образе жизни”. Это один из немногих выраженных у Аристотеля в явном виде экологических принципов – но принцип этот глубок[207]. Стагирит не утверждает, что животные могут вымереть из-за нехватки пищи. С другой стороны, он понимает: нет гарантии, что ресурсов будет хватать всегда, и поэтому животным приходится конкурировать (на уровне особей и видов).

Некоторые считают, что телеология Аристотеля антропоцентрична и что Аристотель (подобно Ксенофонту до него и стоикам после него) видит цель существования мира и животных лишь в служении человеку. Но Аристотель ничего такого в виду не имел, поскольку, как я говорил, все остальное в его телеологии направлено исключительно на выживание особей (не только человеческих). Но приведенный абзац по меньшей мере показывает, что растения, животные и люди связаны пищевыми цепочками, что организмы зависят друг от друга и что это не совпадение: природа устроила все именно так. Таким образом, животные более совершенные обычно используют менее совершенных в качестве инструмента для собственного выживания (питаются ими). Но чья природа тут работает? Когда Аристотель говорит, что “природа” делает то или это, он почти всегда имеет в виду формальную или материальную природу конкретного животного. Здесь, по всей видимости, речь о природе какого-то более высокого уровня организации. Может быть, здесь говорится о природе самого космоса – что она обеспечивает пищу всем.

Космос – это holon, “целое”. В этом космос подобен душе, домашнему хозяйству, государству, даже трагическому произведению: Аристотель применяет этот термин ко всему. Под “целым” он подразумевает систему, сложный объект, представляющий собой нечто большее, нежели сумму его частей. Но Аристотель отлично понимает, что сложные целостные объекты очень хрупки. Его представление о растительной душе – это, по сути, описание потоков материи и регулирующих их механизмов, поддерживающих существование животных. Его описание смерти – это рассказ о случаях, когда такие механизмы приходят в негодность. Большая часть его политических соображений – об условиях, обеспечивающих стабильность государства. Было бы воистину странно, если бы он не замечал, что то, что верно для его “целых”, верно и для самого крупного и сложного из известных ему объектов: космоса.

Это, я уверен, – суть аналогии с домашним хозяйством. Это утверждение, что если составляющие подлунного мира – все формы растений и животных – будут жить вечно, то их взаимоотношения должны быть построены соответствующим образом. Акулы должны сдерживать свои аппетиты, если не хотят, чтобы сардины вымерли (ведь вымирание сардин дурно скажется на акулах). Аристотель делает упор на это в “Никомаховой этике”. Он объясняет отличия мудрости от рассудительности, т. е. способности управлять домашним хозяйством или государством. Он говорит, что рассудительность у людей и рыб заметно различается. Это бесспорно, но возникает вопрос: как рыба может быть рассудительной? Ни одна из аристотелевских рыб не подходит под определение “политической”. Я думаю, что Аристотель имел в виду, что рыба – акула – столь же рассудительна, как человек: управляя “доходами” и умеряя природную жадность, она сохраняет свой oikos – дом – и, как следствие, себя. Философ даже высказывает мысль, что акулы способны думать о будущем. Животные действительно устроены так, чтобы преследовать собственные интересы, но не до такой степени, чтобы подвергать другие роды смертельной опасности – ведь это представляет опасность для них самих.

Представление об иерархии в этой аналогии с домашним хозяйством туманно, но я уверен, что Аристотель заявлял, будто людям и животным доступно большее разнообразие способов достижения целей, чем, скажем, растениям, чье единственное предназначение – размножение. Так это или нет, аристотелевское домашнее хозяйство определенно отсылает к гораздо более мягкой версии глобальной телеологии, чем платоновский сверхорганизм-космос, в котором интересы всех подчинены интересам Творца. В этом смысле представления Аристотеля (используя очередную аналогию с другим социальным образованием) напоминают скорее взаимовыгодные отношения производителей со множеством компаний-поставщиков сырья и комплектующих. Все преследуют одну цель – добродетель: в этом случае – выгоду[208].